Беседа о совершенной любви, и о воздаянии
Собрание творений святителя Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского
БЕСЕДА
о совершенной любви, и о воздаянии
по достоинству дел, и о сокрушении
Всякое доброе дело есть плод любви. Поэтому много и говорится о ней. Так Христос говорит: по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин.13:35); и Павел взывает: не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви (Рим.13:8). Не сказал просто о любви, но повелевает быть как бы должниками в любви друг к другу. Как в отношении к телу мы должны постоянно доставлять ему пищу, и постоянно доставляем, и этот долг простирается на всю нашу жизнь, так он учит поступать и в отношении к любви, или лучше сказать — еще больше, потому что она приводит к жизни вечной и постоянно остается с теми, которые имеют ее. А теперь , говорит апостол, пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше (1Кор.13:13). Впрочем, не только словами, но и самими делами мы научаемся этой добродетели. И, во-первых, способом нашего рождения; создав одного человека, Бог повелел от него произойти всем, чтоб мы все считали друг друга как бы одним человеком и старались жить в любви друг к другу. Затем и посредством взаимных отношений Он премудро устроил необходимость для нас взаимной любви, а как — послушай. Наполнив вселенную множеством благ, Он даровал каждой стране особенные, ей свойственные роды плодов, чтобы мы, вынуждаемые необходимостью, путешествуя друг к другу, сообщая другим излишнее и получая от них недостающее нам, любили однородных с нами. Тоже Он сделал и с каждым человеком. Он не дал всем знать все, но одному сообщил способность к врачебной науке, другому — к строительной, иному к иной, чтобы, нуждаясь друг в друге, мы любили друг друга. Также и в предметах духовных, в свою очередь, можно видеть тоже самое, как говорит Павел: одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков (1Кор.12:8-10). Но нет ничего выше любви; поэтому Он и поставил ее выше всего, сказав так: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1Кор.13:1,2). И даже на этом он, не остановился, но возвестил, что и сама смерть за благочестие не приносит никакой пользы, если не будет при этом любви. Не без причины Он сказал это о любви; он знал, хорошо знал, как исполнитель заповедей Божиих, что когда твердо вкоренится любовь, тогда произрастают плоды всяких благ. Заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего , и всякая другая заповедь заключаются в этой одной, как главной: весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Исх.20:13-16. Лев.19:18. Гал.5:14). Впрочем, для чего говорить о малом, умалчивая о великом? Из любви сошел к нам возлюбленный Сын Божий, стал обращаться и жить вместе с людьми, чтобы, рассеяв многобожное заблуждение и возвестив истинное познание, научить людей любви друг к другу, как свидетельствует Иоанн, когда говорит: так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин.3:16). Ею пламенея, Павел произнес небесные слова: кто отлучит нас от любви Христовой: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч (Рим.8:35)? Презрев же это, как ничтожное, Он присовокупил к этому еще гораздо большее. Ни смерть, говорит он, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим.8:38-39). Поэтому ничто не могло отлучить (от любви Божией) этого блаженного, горевшего любовью, ни небо, ни земля, ни море, ни царство небесное, ни адские муки; все презирал он ради Христа. Если же мы посмотрим и на остальных святых, то увидим, что все они угодили Богу любовью.
Любовь представляет тебе ближнего, как тебя самого, и научает тебя радоваться его благополучию, как твоему собственному, и чувствовать его несчастья, как твои собственные. Любовь соединяет, многих в одно тело и делает души их жилищами Святого Духа, потому что не в разделенных друг от друга, но в соединенных по душе может обитать Дух мира. Любовь делает общими для всех блага каждого, как говорит книга Деяний: у множества же уверовавших было одно сердце и одна душа: и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее: и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян.4:32,35). Таким образом, есть ли какая стена, столь твердая, столь укрепленная совокупностью огромных камней и столь недоступная для нападений врагов, как общество любящих друг друга и связанных между собою единодушием? Оно отражает самые козни диавола, и весьма естественно. Восставая против него вместе друг с другом, и не становясь вместе с ним друг против друга, такие люди бывают непобедимы его ухищрениями, и воздвигают блистательные трофеи любви. И как струны лиры, хотя многочисленные, но настроенные согласно, производят приятнейшие звуки, так и объединенные единодушием издают благозвучный глас любви. Поэтому Павел и советует мыслить и говорить согласно, и считать других превосходнее себя, чтобы тщеславием не уничтожить любви, но, уступая почести другим, жить в единодушии. И еще он говорит: любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал.5:13,14). Любящий желает не подчинять только, но и подчиняться, и более радуется, подчиняясь, нежели начальствуя. Любящий желает лучше благодетельствовать, нежели получать благодеяния, потому что лучше желает иметь друга должником своим, нежели самому быть должным ему. Любящий желает благодетельствовать возлюбленному, но не хочет, чтобы видны были его благодеяния; желает быть первым в благодеяниях, но не хочет, чтобы он казался первым в благодеяниях. Может быть, некоторые не понимают сказанного; поэтому я поясню это примером. Человеколюбивый Господь предопределил дать Сына Своего за нас, чтобы не показалось, что это дар Его, но что он отдает долг, Он повелел Аврааму принести в жертву сына своего, чтобы, когда и Сам будет делать тоже, Он явился не подающим дар, но отдающим, по чрезмерному богатству Его благости. Знаю, что многим сказанное покажется странным; причиною — то, что я говорю о предмете, который ныне обитает на небе. Как если бы я говорил о каком-нибудь растении, которое родится в Индии и о котором никто опытно не знает, то я не мог бы вполне объяснить его словом, хотя бы и весьма много говорил о нем, — так и теперь, сколько бы я ни сказал, я сказал бы напрасно, потому что некоторые не поймут сказанного. На небе, как я сказал, насаждено это растение. Но, если мы захотим, то оно может быть насаждено и в нас. Поэтому нам заповедано говорить к Отцу небесному: да будет воля Твоя и на земле, как на небе (Мф.6:10).
Итак, не будем думать, что невозможно приобрести такое благо. Возможно, поистине возможно, если захотим быть внимательными; и не только это, но возможно исполнить и всякую добродетель, потому что мы руководимся свободною волею, а не подлежим, как думают некоторые, необходимости судьбы, и убеждены, что от желания и нежелания зависит и добро и зло. Поэтому Бог и обещал царство и угрожал наказанием. А если бы мы были связаны необходимостью, то Он не поступил бы так, потому что сообразно с намерением действий бывает и воздаяние за те и другие дела. Он не предлагал бы законов, не делал бы увещаний, если бы мы были связаны узами судьбы. Но, так как мы свободны ивластны в своей воле, и делаемся негодными от беспечности, а добрыми от усердия, то Он поэтому и приготовил такие врачества, исправляя нас и научая любомудрию как страхом наказания, так и надеждою на получение царства. И не из этого только, но и из того, что мы сами делаем, видно, что не судьба, не случай, не рождение и не течение звезд управляют нашими делами. Если бы от этого зависело все происходящее (с нами), а не от свободной воли людей, то для чего ты наказываешь раба, укравшего что-нибудь? Для чего влечешь в судилище жену прелюбодействовавшую? Отчего ты стыдишься, делая непристойное? Отчего ты даже не переносишь слов, когда порицают тебя, но, если кто назовет тебя прелюбодеем, или блудником, или пьяницей, или чем-нибудь подобным, ты называешь это оскорблением? Если грешить не зависит от твоей воли, то и дела эти — не преступление, и слова эти — не оскорбление. Но теперь и тем, что не прощаешь согрешающим, и тем, что сам стыдишься, делая зло, и стараешься скрыться, и тем, что причиняющих тебе зло называешь оскорбителями, всем этим ты выражаешь, что мы не связаны необходимостью, но одарены свободою воли. Тех же, которые связаны необходимостью, мы обыкновенно прощаем. Если кто, будучи одержим бесом, или раздерет нашу одежду, или нанесет нам удары, то мы не только не наказываем его, но и жалеем и прощаем. Почему же? Потому, что не свобода воли, а насилие беса сделало это. Так, если бы и остальные грехи происходили по необходимости судьбы, то мы прощали бы их; но так как мы знаем, что они не от необходимости, то поэтому и не прощаем, ни господа слугам, ни мужья женам, ни жены мужьям, ни отцы детям, ни учители ученикам, ни начальники подчиненным, а бываем строгими исследователями и карателями преступлений, обращаемся к судилищам, подвергаем бичеванию, употребляем наказания и делаем все, чтобы исправить их от зла. К детям же нашим и приставляем наставников, и посылаем их к учителям, и присоединяем угрозы, и употребляем наказания, и принимаем многие другие вспомогательные меры, чтобы они сделались добрыми. Какая же нужда в трудах и усилиях к исполнению добродетели? Если кому суждено судьбою стать добрым, то он будет прекрасным, хотя будет дремать и спать, или лучше — нельзя и назвать добрым того, кто бывает таким по необходимости. Какая нужда в трудах и усилиях к избежанию зла? Если кому суждено судьбою стать злым, то, сколько бы он ни трудился, он будет злым, или лучше — нельзя и назвать злым того, кто побуждается ко злу необходимостью. Как бесноватого, хотя бы он злословил, хотя бы бил, — я опять употреблю тот же пример, — мы не назовем оскорбителем, потому что приписываем оскорбление не ему, а насилию беса, — так и злого, если он побуждается к этому судьбою, мы не назовем злым, равно как и доброго добрым. Ведь если допустить это, то все у нас придет в смятение, и ни добродетель не будет значить что-нибудь, ни порок, ни искусства, ни законы, и ничто другое подобное. Для чего же мы, когда больны, много беспокоимся, тратим деньги, призываем врачей, употребляем врачества, соблюдаем воздержание и умеряем пожелания? Если и здоровье, и болезнь зависят от судьбы, то напрасна трата денег, напрасно приглашение врачей, напрасно тщательное воздержание больных. Мы же теперь, между прочим, и из этого объясняем, что все такое не напрасно. Таким образом исчезает басня о судьбе, потому что дела наши не подлежат никакой необходимости, но во всем, как я сказал, мы одарены свободою воли.
Итак, возлюбленные, зная это и еще больше этого, — ведь много и другого можно сказать об этом, но для более благоразумных достаточно и этого, — будем избегать порока и избирать добродетель, чтобы нам самими делами показать, что мы имеем свободную волю по отношению к представляющимся нам предметам, чтобы нам не посрамиться в день откровения дел. Всем нам должно явиться пред судилище Христово , говорит Павел, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10). Будем же, увещеваю вас, иметь в уме то судилище и представим, что оно теперь существует, что судия сидит и все открывается и выставляется на вид. Ведь нам нужно будет не просто предстать, но и открыться. Неужели вы не смутились? Неужели не вострепетали? Не решаемся ли мы часто лучше умереть, нежели открыть пред почтенными друзьями наше тайное преступление? Как же будем чувствовать себя тогда, когда грехи наши откроются пред всеми ангелами и всеми людьми и предстанут пред нашими глазами? Я обличу тебя , говорит Господь, и представлю пред лицем твоим грехи твои (Пс.49:21). Если же тогда, когда еще нет самого события, а только оно предполагается и изображается словами, мы терзаемся совестью, то что мы будем делать, когда оно наступит, когда будет присутствовать вся вселенная — и ангелы, и архангелы, и начала, и власти, когда будут непрерывно звучать трубы, когда праведники будут подъяты на облаках, и будет великий плач грешников? Какой тогда страх обнимет оставшихся на земле? Сказано: один берется, а другой оставляется :одна берется, а другая оставляется (Мф.24:40,41).В каком состоянии будет душа их, когда они увидят, как другие отводятся с великою честью, а они сами оставляются с великим стыдом? Невозможно, поверьте, невозможно выразить словом этого страдания. Видали ли вы когда-нибудь отводимых на смерть? В каком, думаете, состоянии находится душа их, когда они идут по дороге до места казни? Чего не решились бы они и сделать, и претерпеть, чтобы избавиться от этой тьмы? Я слыхал от многих, которые после отведения на казнь были возвращены назад по человеколюбию царскому, что они даже в людях не узнавали людей от душевного смущения и ужаса. Но что я говорю об отводимых на казнь? Их тогда окружал народ, из которого большая часть и не знала их; но если бы кто взглянул тогда в душу каждого, то нашел бы, что нет ни одного столь жестокого, ни одного столь смелого, ни одного столь мужественного, который бы не пал и не смутился в душе от страха и уныния. Если же тогда, как другие предаются смерти, не имеющие с ними никакого общения бывают в таком расположении, то в каком состоянии будем находиться мы, когда сами подвергнемся более тяжкой участи, будучи лишаемы той неизреченной радости и отсылаемы на вечное мучение? Если бы даже и не было геенны, то быть отвергнутым от такой светлости и отойти с бесчестием, — каким будет наказанием? Если и теперь многие, видя входящего царя и представляя собственную бедность, не столько получают удовольствия от этого зрелища, сколько испытывают скорби от того, что не участвуют ни в чем из окружающего царя и не находятся близ повелителя, то что будет тогда? Или, вы думаете, малым будет наказанием — не быть поставлену на ряду с другими в том сонме, не удостоиться неизреченной славы, быть удалену и остаться далеко от того торжества и неизглаголанных благ? Но если, кроме того, будут и мрак, и скрежет зубов, и узы неразрешимые, и червь неумирающий, и огонь неугасающий, и плач, и стенание, и языки мучимые жаром, как у того богача, когда будем вопиять и никто не услышит, будем стенать и плакать от страданий и никто не станет внимать, будем смотреть во все стороны и никто нисколько не утешит, то как судить о находящихся в таком состоянии? Что может быть несчастнее тех душ? Что — горестнее?
Если мы, войдя в темницу и видя одних грязными, а других связанными железными оковами, третьих заключенными во мраке, трогаемся, ужасаемся и делаем все, чтобы самим не впасть в такую же беду и скорбь, то, когда мы, связанные, будем отведены в самые геенские мучения, в каком мы будем состоянии? Что будем делать? Ведь те узы не из железа, но из огня, никогда неугасающего, и распоряжаться нами будут не какие-либо подобные нам люди, которых часто можно смягчить, но ангелы страшные и несострадательные, на которых невозможно будет и взглянуть, которые будут сильно гневаться на нас за дела, какими мы оскорбили Господа. Там не так, как здесь, невозможно расположить к себе одних серебром, других яствами, иных льстивыми словами, и получить облегчение, но ни в чем там нет прощения. Будут ли Ной, или Иов, или Даниил, видеть ближних своих мучимыми, они не осмелятся предстать и подать руку помощи. Тогда случится, что истребится и естественное сострадание. Так как найдутся праведные отцы грешных детей и добрые дети порочных родителей, — зло ведь не от природы, а от воли, — то, чтобы радость их была чистою и сострадание не нарушало блаженства наслаждающихся теми благами, и оно тогда угаснет, так что и они вместе с Господом будут негодовать на своих единокровных (грешников). Если и теперь некоторые, видя своих детей негодными, удаляют их от себя и отказываются от родства с ними, то тем больше произойдет это на том суде. Итак, никто пусть не надеется на что-нибудь хорошее, не сделав хорошего, хотя бы он имел и множество праведных предков. Чтобы каждому получить , говорит апостол, соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10). Будем же, увещеваю вас, внимать и вразумляться. Если ты будешь иметь огонь порочного пожелания, то представь огонь тамошнего мучения, и твой огонь погаснет. Если ты захочешь сказать что-нибудь непристойное, то представь скрежет зубов, и страх послужить для тебя уздою. Если ты пожелаешь похитить что-нибудь чужое, то послушай, что говорит Судия: связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов (Мф.22:13), и ты оставишь свое желание. Если ты жесток и немилостив, то вспомни о тех девах, которые, вследствие того, что погасли их светильники от недостатка елея, лишились брачного чертога, и ты скоро станешь человеколюбивым. Если у тебя будет желание упиваться и роскошествовать, послушай богача, который говорил: пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой , и не получил желаемого (Лк.16:24), — и тотчас ты оставишь свою страсть. И все остальные страсти ты укротишь таким образом. Ведь Бог не предписал нам ничего тяжкого. Отчего же заповеди Его кажутся,тяжкими? От нашего нерадения. Как в том случае, если мы будем усердны, и кажущееся тяжким будет легко и удобно, так и в том случае, если мы будем нерадивы, и легкое покажется нам трудным. Представляя все это, не будем считать блаженными тех, которые живут роскошно, но будем помышлять о кончине их: здесь плотяность и тучность, а там червь и огонь; также и хищников не будем считать блаженными, но смотреть, какова их кончина: здесь заботы и труды, а там неразрешимые узы и тьма кромешная; также — и любящих славу, но (смотреть) какова их кончина: здесь раболебство и притворство, а там великое страдание и постоянное горение в огне. Если мы таким образом будем рассуждать с самими собою и непрестанно повторять это и тому подобное при наших порочных пожеланиях, то скоро будем избегать пороков и исполнять добродетели, погасим любовь к благам настоящим и воспламеним любовь к благам будущим. И действительно, что в настоящих благах есть прочного, или необыкновенного и дивного, чтобы посвящать им все свои заботы? Не видим ли мы, что одно и тоже постоянно круговращается, например, день и ночь, ночь и день, зима и лето, лето и зима, и больше ничего? Будем же, поэтому, воспламенять в себе любовь к будущим благам, потому что великая слава ожидает праведников, — такая, какой невозможно изобразить словом: они, восприняв нетленные тела по воскресении, прославятся и будут царствовать вместе со Христом.
А как это важно, мы узнаем из следующего, или лучше сказать — ясно узнать это мы ни откуда не можем, но чтобы, заимствовав подобие от наших благ, нам получить какое-нибудь, хотя малое, понятие о тех благах, я по силам своим постараюсь пояснить сказанное примером. Скажи мне: если бы кто-нибудь тебя, устаревшего и живущего в бедности обещал вдруг сделать молодым и привести в самый цветущий возраст, сделать и весьма крепким, и прекрасным больше всех, и даровать тебе царствование над всею землею на тысячи лет, царствование, сопровождающееся глубочайшим миром, то чего бы не решился ты за это обещание и сделать и претерпеть? Но вот, Христос обещает не это, а гораздо большее. Ведь не такова разность между старостью и юностью, какова между тлением и нетлением; и не такова — между царствованием и бедностью, какова между славою настоящею и будущею; между ними разность, как между сновидениями и истиною. Или лучше: я еще не сказал ничего, потому что нет слова, которое могло бы достаточно изобразить великое отличие благ будущих от настоящих. А в отношении к продолжительности невозможно и умом представить их различия. С чем настоящим можно сравнить жизнь, не имеющую конца? В отношении же к миру разность между ними такова, какова между миром и войною; и в отношении к тлению и нетлению такова, как чистая жемчужина превосходнее грязной глыбы. Лучше же: что ни сказал бы кто, ничем не в состоянии будет изобразить этого. Хотя бы даже я сравнил красоту тогдашних тел со светом солнечного луча, хотя бы с блистательнейшею молниею, я еще не сказал бы ничего достойного той светлости. А за такие блага сколько можно отдать денег и тел? Или лучше: сколько можно отдать душ? Если бы теперь кто-нибудь привел тебя к царю и доставил тебе возможность в присутствии всех разговаривать с ним и вместе с ним есть и жить, то ты назвал бы себя блаженнее всех; а имея возможность взойти на небо, предстать самому Царю всего, блистать подобно ангелам и наслаждаться тою неприступною славою, ты недоумеваешь, можно ли жертвовать деньгами, тогда как следовало бы, хотя бы надлежало отдать и самую жизнь, веселиться, радоваться и восхищаться от удовольствия? Но ты, для того, чтобы получить власть, доставляющую тебе случаи к воровству, — я не назову этого приобретением, — тратишь свое имение, занимаешь и у других, и, если бы нужно было, не усумнился бы заложить и жену, и детей; а когда предстоит царство небесное, власть, не имеющая преемника, ты медлишь, колеблешься и жалеешь денег? Или ты не думаешь, что, если близкие к нам части неба так хороши и приятны, то каковы части высшие, каково небо небес?
Но так как телесными глазами увидеть их нельзя, то вознесись мыслью, и, ставши выше этого неба, посмотри на то небо, которое выше этого, на высоту беспредельную, на свет неприступный, на сонмы ангелов, на чины архангелов, и на остальные бестелесные силы. И опять, сошедши с высоты, возьми приведенный нами пример, именно представь, что бывает около царя земного, напр., мужей, одетых в золото, упряжку белых лошаков, украшенных золотом, колесницу, окованную драгоценными камнями, бляхи, к ней прикрепленные, изображения драконов в шелковых одеждах, аспидов с золотыми глазами, лошадей, облеченных в золото, и узды золотые. Между тем, когда мы увидим самого царя, то уже не смотрим ни на что из этого; он один обращает на себя наше внимание, его пурпуровые одежды, диадема, седалище, пояс, обувь и блистание лица. Итак, тщательно сообразиввсе это, отсюда ты опять перенесись мыслью на небо и представь тот страшный день, в который придет Христос. Тогда ты увидишь не упряжку лошаков, не золотые колесницы, не драконов и аспидов, а то, что внушает великий страх и производит такое изумление, что и сами силы небесные ужасаются. И силы небесные , говорится в Писании, поколеблются (Мф.24:29). Тогда отверзется все небо и сойдет Единородный Сын Божий в сопровождении не двадцати и не ста, но тысячи и десятков тысяч ангелов и архангелов, и все будет исполнено страха и ужаса; земля разверзется, и все люди, когда-либо существовавшие, начиная от Адама и до того дня, восстанут из земли и будут восхищены, а Он сам будет блистать такою славою, что солнце и луна скроют весь свет свой, который помрачится тем сиянием. Но, — как прискорбна великая наша бес-чувственность! — когда ожидаются такие блага, мы еще пристращаемся к благам настоящим, и не разумеем злобы диавола, который чрез маловажное лишает нас великого, дает грязь чтобы отнять небо, показывает тень, чтобы удалить от истины, представляет великолепие в сновидениях, — а таково настоящее богатство, — чтобы, когда придет тот день, явить нас беднее всех. Узнав это, возлюбленные, будем избегать коварства его, будем опасаться осуждения вместе с ним, чтобы не сказал и нам Судия: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф.25:41).
Но Бог человеколюбив, этого не будет, — говорят некоторые. Итак, это написано напрасно? Нет, говорят, но только для угрозы, чтобы мы вразумлялись. А если мы не вразумимся, но останемся злыми, — скажи мне, — то Бог не пошлет наказания? И добрым не воздаст наград? Воздаст, говорят, потому что Ему свойственно оказывать благодеяния даже и выше заслуг. Итак, последнее истинно и непременно будет, а что касается до наказаний, то их вовсе не будет? О, великое коварство диавола! О, бесчеловечное человеколюбие! Это ему принадлежит мысль, обещающая бесполезную милость и делающая людей беспечными. Так как он знает, что страх наказания, как бы некоторая узда, удерживает нашу душу и обуздывает пороки, то он делает все и принимает все меры, чтобы исторгнуть его с корнем, чтобы потом мы безбоязненно неслись в пропасть. Как же мы преодолеем его? Чтобы мы ни говорили из Писании, противники скажут, что это написано для угрозы. Но, если они могут говорить так о будущем, хотя это и весьма нечестиво, то об исполнившемся уже и настоящем — не могут. Итак, спросим их: слыхали ли вы опотопе и всеобщем тогдашнем истреблении? Для угрозы ли было сказано и это? Разве это не исполнилось и не произошло на самом деле? Не свидетельствуют ли об этом и горы Армении, где остановился ковчег? И остатки его там не сохраняются ли доныне для нашего воспоминания? Подобным образом и тогда многие говорили, и в течение ста лет, когда ковчег строился, деревья приготовлялись, и праведник возвещал, никто не верил этому; но так как не верили угрозе на словах, то внезапно подверглись наказанию на самом деле. А Кто навел такое наказание на тех, Тот не гораздо ли более наведет на нас? Ведь совершаемые ныне злодеяния не меньше тогдашних. Тогда происходили беззаконные смешения: сыны Божии увидели , говорится в Писании, дочерей человеческих, что они красивы, и брали их (Быт.6:2). А теперь нет такого вида греха, который не был бы совершен и пренебрегался бы.
Но, если угодно, скажем и о других родах наказания, чтобы по прошедшему поверить и будущему. Путешествовал ли кто из вас когда-нибудь в Палестину? Я думаю (что путешествовал). Итак, будьте вы свидетелями истины того, что я скажу. Выше Аскалона и Газы у самого конца реки Иордана была страна обширная и плодоносная, которая могла равняться с раем Божиим: Лот возвел очи свои , сказано в Писании, и увидел всю окрестность Иорданскую, что она, прежде нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская (Быт.13:10); а теперь она — пустыннейшая из всех пустынь. Там стоят деревья и имеют плод, но плод этот напоминает о гневе Божием; висят гранатовые яблоки, имеющие прекрасный вид и подающие незнающим приятные надежды, но, будучи взяты в руки и разломаны, не обнаруживают никакого плода, а пыль и прах, во множестве находящийся внутри их. Такова там и земля, таковы и камни, таков и сам воздух. Все сожжено, все обратилось в прах, напоминая о прошедшем гневе и предуказывая будущее наказание. Неужели и это словесные угрозы? Неужели и это — одни звуки слов? Если кто не верит геенне, то пусть вспомнит о Содоме, пусть подумает о Гоморре, о наказании, которое уже исполнилось и остается доныне. Изъясняя это, и божественное Писание говорит о премудрости: она во время погибели нечестивых спасла праведного, который избежал огня, нисшедшего на пять городов, от которых во свидетельство нечестия осталась дымящаяся пустая земля и растения, не в свое время приносящие плоды, и памятником неверной души — стоящий соляной столб (Прем. Солом.10:6,7). Нужно сказать и о причине, по которой они так пострадали. У них было одно преступление, тяжкое и заслуживавшее проклятия, но только одно: они предавались неистовой страсти к юношам, иза это сожжены огненным дождем. А теперь совершаются бесчисленные и подобные и тягчайшие преступления, но такого сожжения не бывает. Почему? Потому, что уготован другой огонь, никогда неугасающий. Тот, Кто являл такой гнев за один грех, не принял ходатайства Авраама и не был удержан жившим там Лотом, как пощадит нас, совершающих столько зла? Не может быть этого, не может.
Но не ограничимся этим, а представим и других наказанных, чтобы многочисленнейшими примерами убедиться в истине говоримого. Все вы слышали о фараоне, царе египетском; вы знаете и о наказании, какому он подвергся, как он вместе с колесницами и конями и со всем войском был потоплен в Чермном море. А чтобы вам узнать также и о наказаниях иудеев, послушайте Павла, который говорит: не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи . не будем роптать, как некоторые из них искушали и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя (1Кор.10:8-10). Если же и те испытали такие наказания за свои грехи, то чего не потерпим мы? Теперь мы не терпим ничего тяжкого, но поэтому особенно и нужно страшиться, так как не к тому мы сберегаемся, чтобы не терпеть наказания, но чтобы потерпеть большее, если не исправимся. Те не знали о геенне — и были предаваемы здешним наказаниям; а мы за грехи, какие сделаем, если и не потерпим ничего прискорбного в настоящей жизни, то испытаем все в будущей. Да и разумно ли было бы, чтоб те, имевшие вполне юношеские понятия, столько страдали, а мы, получившие совершеннейшее учение и делающие гораздо худшие, чем те, грехи, избежали наказания? Хотите ли слышать и о прочих их несчастьях, какие претерпели они в Палестине от вавилонян, ассириян и македонян? Сколько переносили они голода, зараз, войн, пленений при Тите и Веспасиане? Прочитайте книгу Иосифа, в которой он описал взятие Иерусалима, и вы узнаете эти печальные события. Между прочими бедствиями они терпели такой крайний голод, что ели даже свои пояса, обувь и еще гнуснейшие вещи, — потому что нужда заставляла есть все, как говорит упомянутый писатель. И этим они не ограничивались, но ели даже собственных детей. Как же, тогда как те претерпели такие наказания, мы, которые делаем худшее, чем, они, избегнем наказания? Ведь если они были наказаны тогда, то почему мы не наказываемся теперь? Не ясно ли и для слепого, что это потому, чтонам готовится наказание в будущем, как я часто говорил. При этом нужно подумать и о том, что бывает в настоящей жизни, и мы не станем отвергать геенны. Если Бог праведен и нелицеприятен, как и действительно Он таков, то почему здесь одни за убийство терпят наказание, а другие нет? Почему из прелюбодеев одни наказываются, а другие умирают ненаказанными? Сколько гробокопателей избегли наказания, сколько разбойников, сколько корыстолюбцев, сколько грабителей? Итак, если не будет геенны, то где они понесут наказание? Убедим ли мы противоречащих, что учение о ней — не басня? Оно так истинно, что не мы только, но и поэты, и философы, и баснописцы рассуждали о будущем воздаянии и утверждали, что нечестивые наказываются в аду. Хотя они и не могли сказать об этом согласно с истиною, так, как есть на самом деле, потому что они руководились умозаключениями и неверно слышанным нашим учением, — однако они признавали некоторый образ суда. Они упоминают о некоторых реках, исполненных плача и огня (о Коците и Пирифлегефонте), о воде Стикса и тартаре, настолько отстоящем от земли, насколько она от неба, и о многих других способах наказания; также, в свою очередь, об Елисейском поле, об островах блаженных, о цветистых лугах, о великом благоухании, о тонком ветре, о сонмах, там обитающих, одетых в белую одежду и поющих некоторые гимны, вообще о воздаянии, ожидающем и добрых и злых по удалении из здешней жизни. Итак, не будем отвергать геенны, чтобы нам не впасть в нее, — ведь неверующий делается более беспечным, а беспечный непременно попадет в нее, — но будем несомненно верить и постоянно говорить о ней, и тогда мы не скоро станем грешить. Памятование о таковых словах, как бы некоторое горькое лекарство, может истребить всякий порок, если оно будет постоянно жить в нашей душе. Будем же пользоваться им, чтобы, совершенно очистившись, нам удостоиться увидеть Бога, насколько людям возможно увидеть Его, и чтобы получить будущие блага, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему слава во веки веков. Аминь.
о совершенной любви, и о воздаянии
по достоинству дел, и о сокрушении
Всякое доброе дело есть плод любви. Поэтому много и говорится о ней. Так Христос говорит: по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин.13:35); и Павел взывает: не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви (Рим.13:8). Не сказал просто о любви, но повелевает быть как бы должниками в любви друг к другу. Как в отношении к телу мы должны постоянно доставлять ему пищу, и постоянно доставляем, и этот долг простирается на всю нашу жизнь, так он учит поступать и в отношении к любви, или лучше сказать — еще больше, потому что она приводит к жизни вечной и постоянно остается с теми, которые имеют ее. А теперь , говорит апостол, пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше (1Кор.13:13). Впрочем, не только словами, но и самими делами мы научаемся этой добродетели. И, во-первых, способом нашего рождения; создав одного человека, Бог повелел от него произойти всем, чтоб мы все считали друг друга как бы одним человеком и старались жить в любви друг к другу. Затем и посредством взаимных отношений Он премудро устроил необходимость для нас взаимной любви, а как — послушай. Наполнив вселенную множеством благ, Он даровал каждой стране особенные, ей свойственные роды плодов, чтобы мы, вынуждаемые необходимостью, путешествуя друг к другу, сообщая другим излишнее и получая от них недостающее нам, любили однородных с нами. Тоже Он сделал и с каждым человеком. Он не дал всем знать все, но одному сообщил способность к врачебной науке, другому — к строительной, иному к иной, чтобы, нуждаясь друг в друге, мы любили друг друга. Также и в предметах духовных, в свою очередь, можно видеть тоже самое, как говорит Павел: одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков (1Кор.12:8-10). Но нет ничего выше любви; поэтому Он и поставил ее выше всего, сказав так: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1Кор.13:1,2). И даже на этом он, не остановился, но возвестил, что и сама смерть за благочестие не приносит никакой пользы, если не будет при этом любви. Не без причины Он сказал это о любви; он знал, хорошо знал, как исполнитель заповедей Божиих, что когда твердо вкоренится любовь, тогда произрастают плоды всяких благ. Заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего , и всякая другая заповедь заключаются в этой одной, как главной: весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Исх.20:13-16. Лев.19:18. Гал.5:14). Впрочем, для чего говорить о малом, умалчивая о великом? Из любви сошел к нам возлюбленный Сын Божий, стал обращаться и жить вместе с людьми, чтобы, рассеяв многобожное заблуждение и возвестив истинное познание, научить людей любви друг к другу, как свидетельствует Иоанн, когда говорит: так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин.3:16). Ею пламенея, Павел произнес небесные слова: кто отлучит нас от любви Христовой: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч (Рим.8:35)? Презрев же это, как ничтожное, Он присовокупил к этому еще гораздо большее. Ни смерть, говорит он, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим.8:38-39). Поэтому ничто не могло отлучить (от любви Божией) этого блаженного, горевшего любовью, ни небо, ни земля, ни море, ни царство небесное, ни адские муки; все презирал он ради Христа. Если же мы посмотрим и на остальных святых, то увидим, что все они угодили Богу любовью.
Любовь представляет тебе ближнего, как тебя самого, и научает тебя радоваться его благополучию, как твоему собственному, и чувствовать его несчастья, как твои собственные. Любовь соединяет, многих в одно тело и делает души их жилищами Святого Духа, потому что не в разделенных друг от друга, но в соединенных по душе может обитать Дух мира. Любовь делает общими для всех блага каждого, как говорит книга Деяний: у множества же уверовавших было одно сердце и одна душа: и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее: и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян.4:32,35). Таким образом, есть ли какая стена, столь твердая, столь укрепленная совокупностью огромных камней и столь недоступная для нападений врагов, как общество любящих друг друга и связанных между собою единодушием? Оно отражает самые козни диавола, и весьма естественно. Восставая против него вместе друг с другом, и не становясь вместе с ним друг против друга, такие люди бывают непобедимы его ухищрениями, и воздвигают блистательные трофеи любви. И как струны лиры, хотя многочисленные, но настроенные согласно, производят приятнейшие звуки, так и объединенные единодушием издают благозвучный глас любви. Поэтому Павел и советует мыслить и говорить согласно, и считать других превосходнее себя, чтобы тщеславием не уничтожить любви, но, уступая почести другим, жить в единодушии. И еще он говорит: любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал.5:13,14). Любящий желает не подчинять только, но и подчиняться, и более радуется, подчиняясь, нежели начальствуя. Любящий желает лучше благодетельствовать, нежели получать благодеяния, потому что лучше желает иметь друга должником своим, нежели самому быть должным ему. Любящий желает благодетельствовать возлюбленному, но не хочет, чтобы видны были его благодеяния; желает быть первым в благодеяниях, но не хочет, чтобы он казался первым в благодеяниях. Может быть, некоторые не понимают сказанного; поэтому я поясню это примером. Человеколюбивый Господь предопределил дать Сына Своего за нас, чтобы не показалось, что это дар Его, но что он отдает долг, Он повелел Аврааму принести в жертву сына своего, чтобы, когда и Сам будет делать тоже, Он явился не подающим дар, но отдающим, по чрезмерному богатству Его благости. Знаю, что многим сказанное покажется странным; причиною — то, что я говорю о предмете, который ныне обитает на небе. Как если бы я говорил о каком-нибудь растении, которое родится в Индии и о котором никто опытно не знает, то я не мог бы вполне объяснить его словом, хотя бы и весьма много говорил о нем, — так и теперь, сколько бы я ни сказал, я сказал бы напрасно, потому что некоторые не поймут сказанного. На небе, как я сказал, насаждено это растение. Но, если мы захотим, то оно может быть насаждено и в нас. Поэтому нам заповедано говорить к Отцу небесному: да будет воля Твоя и на земле, как на небе (Мф.6:10).
Итак, не будем думать, что невозможно приобрести такое благо. Возможно, поистине возможно, если захотим быть внимательными; и не только это, но возможно исполнить и всякую добродетель, потому что мы руководимся свободною волею, а не подлежим, как думают некоторые, необходимости судьбы, и убеждены, что от желания и нежелания зависит и добро и зло. Поэтому Бог и обещал царство и угрожал наказанием. А если бы мы были связаны необходимостью, то Он не поступил бы так, потому что сообразно с намерением действий бывает и воздаяние за те и другие дела. Он не предлагал бы законов, не делал бы увещаний, если бы мы были связаны узами судьбы. Но, так как мы свободны ивластны в своей воле, и делаемся негодными от беспечности, а добрыми от усердия, то Он поэтому и приготовил такие врачества, исправляя нас и научая любомудрию как страхом наказания, так и надеждою на получение царства. И не из этого только, но и из того, что мы сами делаем, видно, что не судьба, не случай, не рождение и не течение звезд управляют нашими делами. Если бы от этого зависело все происходящее (с нами), а не от свободной воли людей, то для чего ты наказываешь раба, укравшего что-нибудь? Для чего влечешь в судилище жену прелюбодействовавшую? Отчего ты стыдишься, делая непристойное? Отчего ты даже не переносишь слов, когда порицают тебя, но, если кто назовет тебя прелюбодеем, или блудником, или пьяницей, или чем-нибудь подобным, ты называешь это оскорблением? Если грешить не зависит от твоей воли, то и дела эти — не преступление, и слова эти — не оскорбление. Но теперь и тем, что не прощаешь согрешающим, и тем, что сам стыдишься, делая зло, и стараешься скрыться, и тем, что причиняющих тебе зло называешь оскорбителями, всем этим ты выражаешь, что мы не связаны необходимостью, но одарены свободою воли. Тех же, которые связаны необходимостью, мы обыкновенно прощаем. Если кто, будучи одержим бесом, или раздерет нашу одежду, или нанесет нам удары, то мы не только не наказываем его, но и жалеем и прощаем. Почему же? Потому, что не свобода воли, а насилие беса сделало это. Так, если бы и остальные грехи происходили по необходимости судьбы, то мы прощали бы их; но так как мы знаем, что они не от необходимости, то поэтому и не прощаем, ни господа слугам, ни мужья женам, ни жены мужьям, ни отцы детям, ни учители ученикам, ни начальники подчиненным, а бываем строгими исследователями и карателями преступлений, обращаемся к судилищам, подвергаем бичеванию, употребляем наказания и делаем все, чтобы исправить их от зла. К детям же нашим и приставляем наставников, и посылаем их к учителям, и присоединяем угрозы, и употребляем наказания, и принимаем многие другие вспомогательные меры, чтобы они сделались добрыми. Какая же нужда в трудах и усилиях к исполнению добродетели? Если кому суждено судьбою стать добрым, то он будет прекрасным, хотя будет дремать и спать, или лучше — нельзя и назвать добрым того, кто бывает таким по необходимости. Какая нужда в трудах и усилиях к избежанию зла? Если кому суждено судьбою стать злым, то, сколько бы он ни трудился, он будет злым, или лучше — нельзя и назвать злым того, кто побуждается ко злу необходимостью. Как бесноватого, хотя бы он злословил, хотя бы бил, — я опять употреблю тот же пример, — мы не назовем оскорбителем, потому что приписываем оскорбление не ему, а насилию беса, — так и злого, если он побуждается к этому судьбою, мы не назовем злым, равно как и доброго добрым. Ведь если допустить это, то все у нас придет в смятение, и ни добродетель не будет значить что-нибудь, ни порок, ни искусства, ни законы, и ничто другое подобное. Для чего же мы, когда больны, много беспокоимся, тратим деньги, призываем врачей, употребляем врачества, соблюдаем воздержание и умеряем пожелания? Если и здоровье, и болезнь зависят от судьбы, то напрасна трата денег, напрасно приглашение врачей, напрасно тщательное воздержание больных. Мы же теперь, между прочим, и из этого объясняем, что все такое не напрасно. Таким образом исчезает басня о судьбе, потому что дела наши не подлежат никакой необходимости, но во всем, как я сказал, мы одарены свободою воли.
Итак, возлюбленные, зная это и еще больше этого, — ведь много и другого можно сказать об этом, но для более благоразумных достаточно и этого, — будем избегать порока и избирать добродетель, чтобы нам самими делами показать, что мы имеем свободную волю по отношению к представляющимся нам предметам, чтобы нам не посрамиться в день откровения дел. Всем нам должно явиться пред судилище Христово , говорит Павел, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10). Будем же, увещеваю вас, иметь в уме то судилище и представим, что оно теперь существует, что судия сидит и все открывается и выставляется на вид. Ведь нам нужно будет не просто предстать, но и открыться. Неужели вы не смутились? Неужели не вострепетали? Не решаемся ли мы часто лучше умереть, нежели открыть пред почтенными друзьями наше тайное преступление? Как же будем чувствовать себя тогда, когда грехи наши откроются пред всеми ангелами и всеми людьми и предстанут пред нашими глазами? Я обличу тебя , говорит Господь, и представлю пред лицем твоим грехи твои (Пс.49:21). Если же тогда, когда еще нет самого события, а только оно предполагается и изображается словами, мы терзаемся совестью, то что мы будем делать, когда оно наступит, когда будет присутствовать вся вселенная — и ангелы, и архангелы, и начала, и власти, когда будут непрерывно звучать трубы, когда праведники будут подъяты на облаках, и будет великий плач грешников? Какой тогда страх обнимет оставшихся на земле? Сказано: один берется, а другой оставляется :одна берется, а другая оставляется (Мф.24:40,41).В каком состоянии будет душа их, когда они увидят, как другие отводятся с великою честью, а они сами оставляются с великим стыдом? Невозможно, поверьте, невозможно выразить словом этого страдания. Видали ли вы когда-нибудь отводимых на смерть? В каком, думаете, состоянии находится душа их, когда они идут по дороге до места казни? Чего не решились бы они и сделать, и претерпеть, чтобы избавиться от этой тьмы? Я слыхал от многих, которые после отведения на казнь были возвращены назад по человеколюбию царскому, что они даже в людях не узнавали людей от душевного смущения и ужаса. Но что я говорю об отводимых на казнь? Их тогда окружал народ, из которого большая часть и не знала их; но если бы кто взглянул тогда в душу каждого, то нашел бы, что нет ни одного столь жестокого, ни одного столь смелого, ни одного столь мужественного, который бы не пал и не смутился в душе от страха и уныния. Если же тогда, как другие предаются смерти, не имеющие с ними никакого общения бывают в таком расположении, то в каком состоянии будем находиться мы, когда сами подвергнемся более тяжкой участи, будучи лишаемы той неизреченной радости и отсылаемы на вечное мучение? Если бы даже и не было геенны, то быть отвергнутым от такой светлости и отойти с бесчестием, — каким будет наказанием? Если и теперь многие, видя входящего царя и представляя собственную бедность, не столько получают удовольствия от этого зрелища, сколько испытывают скорби от того, что не участвуют ни в чем из окружающего царя и не находятся близ повелителя, то что будет тогда? Или, вы думаете, малым будет наказанием — не быть поставлену на ряду с другими в том сонме, не удостоиться неизреченной славы, быть удалену и остаться далеко от того торжества и неизглаголанных благ? Но если, кроме того, будут и мрак, и скрежет зубов, и узы неразрешимые, и червь неумирающий, и огонь неугасающий, и плач, и стенание, и языки мучимые жаром, как у того богача, когда будем вопиять и никто не услышит, будем стенать и плакать от страданий и никто не станет внимать, будем смотреть во все стороны и никто нисколько не утешит, то как судить о находящихся в таком состоянии? Что может быть несчастнее тех душ? Что — горестнее?
Если мы, войдя в темницу и видя одних грязными, а других связанными железными оковами, третьих заключенными во мраке, трогаемся, ужасаемся и делаем все, чтобы самим не впасть в такую же беду и скорбь, то, когда мы, связанные, будем отведены в самые геенские мучения, в каком мы будем состоянии? Что будем делать? Ведь те узы не из железа, но из огня, никогда неугасающего, и распоряжаться нами будут не какие-либо подобные нам люди, которых часто можно смягчить, но ангелы страшные и несострадательные, на которых невозможно будет и взглянуть, которые будут сильно гневаться на нас за дела, какими мы оскорбили Господа. Там не так, как здесь, невозможно расположить к себе одних серебром, других яствами, иных льстивыми словами, и получить облегчение, но ни в чем там нет прощения. Будут ли Ной, или Иов, или Даниил, видеть ближних своих мучимыми, они не осмелятся предстать и подать руку помощи. Тогда случится, что истребится и естественное сострадание. Так как найдутся праведные отцы грешных детей и добрые дети порочных родителей, — зло ведь не от природы, а от воли, — то, чтобы радость их была чистою и сострадание не нарушало блаженства наслаждающихся теми благами, и оно тогда угаснет, так что и они вместе с Господом будут негодовать на своих единокровных (грешников). Если и теперь некоторые, видя своих детей негодными, удаляют их от себя и отказываются от родства с ними, то тем больше произойдет это на том суде. Итак, никто пусть не надеется на что-нибудь хорошее, не сделав хорошего, хотя бы он имел и множество праведных предков. Чтобы каждому получить , говорит апостол, соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10). Будем же, увещеваю вас, внимать и вразумляться. Если ты будешь иметь огонь порочного пожелания, то представь огонь тамошнего мучения, и твой огонь погаснет. Если ты захочешь сказать что-нибудь непристойное, то представь скрежет зубов, и страх послужить для тебя уздою. Если ты пожелаешь похитить что-нибудь чужое, то послушай, что говорит Судия: связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов (Мф.22:13), и ты оставишь свое желание. Если ты жесток и немилостив, то вспомни о тех девах, которые, вследствие того, что погасли их светильники от недостатка елея, лишились брачного чертога, и ты скоро станешь человеколюбивым. Если у тебя будет желание упиваться и роскошествовать, послушай богача, который говорил: пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой , и не получил желаемого (Лк.16:24), — и тотчас ты оставишь свою страсть. И все остальные страсти ты укротишь таким образом. Ведь Бог не предписал нам ничего тяжкого. Отчего же заповеди Его кажутся,тяжкими? От нашего нерадения. Как в том случае, если мы будем усердны, и кажущееся тяжким будет легко и удобно, так и в том случае, если мы будем нерадивы, и легкое покажется нам трудным. Представляя все это, не будем считать блаженными тех, которые живут роскошно, но будем помышлять о кончине их: здесь плотяность и тучность, а там червь и огонь; также и хищников не будем считать блаженными, но смотреть, какова их кончина: здесь заботы и труды, а там неразрешимые узы и тьма кромешная; также — и любящих славу, но (смотреть) какова их кончина: здесь раболебство и притворство, а там великое страдание и постоянное горение в огне. Если мы таким образом будем рассуждать с самими собою и непрестанно повторять это и тому подобное при наших порочных пожеланиях, то скоро будем избегать пороков и исполнять добродетели, погасим любовь к благам настоящим и воспламеним любовь к благам будущим. И действительно, что в настоящих благах есть прочного, или необыкновенного и дивного, чтобы посвящать им все свои заботы? Не видим ли мы, что одно и тоже постоянно круговращается, например, день и ночь, ночь и день, зима и лето, лето и зима, и больше ничего? Будем же, поэтому, воспламенять в себе любовь к будущим благам, потому что великая слава ожидает праведников, — такая, какой невозможно изобразить словом: они, восприняв нетленные тела по воскресении, прославятся и будут царствовать вместе со Христом.
А как это важно, мы узнаем из следующего, или лучше сказать — ясно узнать это мы ни откуда не можем, но чтобы, заимствовав подобие от наших благ, нам получить какое-нибудь, хотя малое, понятие о тех благах, я по силам своим постараюсь пояснить сказанное примером. Скажи мне: если бы кто-нибудь тебя, устаревшего и живущего в бедности обещал вдруг сделать молодым и привести в самый цветущий возраст, сделать и весьма крепким, и прекрасным больше всех, и даровать тебе царствование над всею землею на тысячи лет, царствование, сопровождающееся глубочайшим миром, то чего бы не решился ты за это обещание и сделать и претерпеть? Но вот, Христос обещает не это, а гораздо большее. Ведь не такова разность между старостью и юностью, какова между тлением и нетлением; и не такова — между царствованием и бедностью, какова между славою настоящею и будущею; между ними разность, как между сновидениями и истиною. Или лучше: я еще не сказал ничего, потому что нет слова, которое могло бы достаточно изобразить великое отличие благ будущих от настоящих. А в отношении к продолжительности невозможно и умом представить их различия. С чем настоящим можно сравнить жизнь, не имеющую конца? В отношении же к миру разность между ними такова, какова между миром и войною; и в отношении к тлению и нетлению такова, как чистая жемчужина превосходнее грязной глыбы. Лучше же: что ни сказал бы кто, ничем не в состоянии будет изобразить этого. Хотя бы даже я сравнил красоту тогдашних тел со светом солнечного луча, хотя бы с блистательнейшею молниею, я еще не сказал бы ничего достойного той светлости. А за такие блага сколько можно отдать денег и тел? Или лучше: сколько можно отдать душ? Если бы теперь кто-нибудь привел тебя к царю и доставил тебе возможность в присутствии всех разговаривать с ним и вместе с ним есть и жить, то ты назвал бы себя блаженнее всех; а имея возможность взойти на небо, предстать самому Царю всего, блистать подобно ангелам и наслаждаться тою неприступною славою, ты недоумеваешь, можно ли жертвовать деньгами, тогда как следовало бы, хотя бы надлежало отдать и самую жизнь, веселиться, радоваться и восхищаться от удовольствия? Но ты, для того, чтобы получить власть, доставляющую тебе случаи к воровству, — я не назову этого приобретением, — тратишь свое имение, занимаешь и у других, и, если бы нужно было, не усумнился бы заложить и жену, и детей; а когда предстоит царство небесное, власть, не имеющая преемника, ты медлишь, колеблешься и жалеешь денег? Или ты не думаешь, что, если близкие к нам части неба так хороши и приятны, то каковы части высшие, каково небо небес?
Но так как телесными глазами увидеть их нельзя, то вознесись мыслью, и, ставши выше этого неба, посмотри на то небо, которое выше этого, на высоту беспредельную, на свет неприступный, на сонмы ангелов, на чины архангелов, и на остальные бестелесные силы. И опять, сошедши с высоты, возьми приведенный нами пример, именно представь, что бывает около царя земного, напр., мужей, одетых в золото, упряжку белых лошаков, украшенных золотом, колесницу, окованную драгоценными камнями, бляхи, к ней прикрепленные, изображения драконов в шелковых одеждах, аспидов с золотыми глазами, лошадей, облеченных в золото, и узды золотые. Между тем, когда мы увидим самого царя, то уже не смотрим ни на что из этого; он один обращает на себя наше внимание, его пурпуровые одежды, диадема, седалище, пояс, обувь и блистание лица. Итак, тщательно сообразиввсе это, отсюда ты опять перенесись мыслью на небо и представь тот страшный день, в который придет Христос. Тогда ты увидишь не упряжку лошаков, не золотые колесницы, не драконов и аспидов, а то, что внушает великий страх и производит такое изумление, что и сами силы небесные ужасаются. И силы небесные , говорится в Писании, поколеблются (Мф.24:29). Тогда отверзется все небо и сойдет Единородный Сын Божий в сопровождении не двадцати и не ста, но тысячи и десятков тысяч ангелов и архангелов, и все будет исполнено страха и ужаса; земля разверзется, и все люди, когда-либо существовавшие, начиная от Адама и до того дня, восстанут из земли и будут восхищены, а Он сам будет блистать такою славою, что солнце и луна скроют весь свет свой, который помрачится тем сиянием. Но, — как прискорбна великая наша бес-чувственность! — когда ожидаются такие блага, мы еще пристращаемся к благам настоящим, и не разумеем злобы диавола, который чрез маловажное лишает нас великого, дает грязь чтобы отнять небо, показывает тень, чтобы удалить от истины, представляет великолепие в сновидениях, — а таково настоящее богатство, — чтобы, когда придет тот день, явить нас беднее всех. Узнав это, возлюбленные, будем избегать коварства его, будем опасаться осуждения вместе с ним, чтобы не сказал и нам Судия: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф.25:41).
Но Бог человеколюбив, этого не будет, — говорят некоторые. Итак, это написано напрасно? Нет, говорят, но только для угрозы, чтобы мы вразумлялись. А если мы не вразумимся, но останемся злыми, — скажи мне, — то Бог не пошлет наказания? И добрым не воздаст наград? Воздаст, говорят, потому что Ему свойственно оказывать благодеяния даже и выше заслуг. Итак, последнее истинно и непременно будет, а что касается до наказаний, то их вовсе не будет? О, великое коварство диавола! О, бесчеловечное человеколюбие! Это ему принадлежит мысль, обещающая бесполезную милость и делающая людей беспечными. Так как он знает, что страх наказания, как бы некоторая узда, удерживает нашу душу и обуздывает пороки, то он делает все и принимает все меры, чтобы исторгнуть его с корнем, чтобы потом мы безбоязненно неслись в пропасть. Как же мы преодолеем его? Чтобы мы ни говорили из Писании, противники скажут, что это написано для угрозы. Но, если они могут говорить так о будущем, хотя это и весьма нечестиво, то об исполнившемся уже и настоящем — не могут. Итак, спросим их: слыхали ли вы опотопе и всеобщем тогдашнем истреблении? Для угрозы ли было сказано и это? Разве это не исполнилось и не произошло на самом деле? Не свидетельствуют ли об этом и горы Армении, где остановился ковчег? И остатки его там не сохраняются ли доныне для нашего воспоминания? Подобным образом и тогда многие говорили, и в течение ста лет, когда ковчег строился, деревья приготовлялись, и праведник возвещал, никто не верил этому; но так как не верили угрозе на словах, то внезапно подверглись наказанию на самом деле. А Кто навел такое наказание на тех, Тот не гораздо ли более наведет на нас? Ведь совершаемые ныне злодеяния не меньше тогдашних. Тогда происходили беззаконные смешения: сыны Божии увидели , говорится в Писании, дочерей человеческих, что они красивы, и брали их (Быт.6:2). А теперь нет такого вида греха, который не был бы совершен и пренебрегался бы.
Но, если угодно, скажем и о других родах наказания, чтобы по прошедшему поверить и будущему. Путешествовал ли кто из вас когда-нибудь в Палестину? Я думаю (что путешествовал). Итак, будьте вы свидетелями истины того, что я скажу. Выше Аскалона и Газы у самого конца реки Иордана была страна обширная и плодоносная, которая могла равняться с раем Божиим: Лот возвел очи свои , сказано в Писании, и увидел всю окрестность Иорданскую, что она, прежде нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская (Быт.13:10); а теперь она — пустыннейшая из всех пустынь. Там стоят деревья и имеют плод, но плод этот напоминает о гневе Божием; висят гранатовые яблоки, имеющие прекрасный вид и подающие незнающим приятные надежды, но, будучи взяты в руки и разломаны, не обнаруживают никакого плода, а пыль и прах, во множестве находящийся внутри их. Такова там и земля, таковы и камни, таков и сам воздух. Все сожжено, все обратилось в прах, напоминая о прошедшем гневе и предуказывая будущее наказание. Неужели и это словесные угрозы? Неужели и это — одни звуки слов? Если кто не верит геенне, то пусть вспомнит о Содоме, пусть подумает о Гоморре, о наказании, которое уже исполнилось и остается доныне. Изъясняя это, и божественное Писание говорит о премудрости: она во время погибели нечестивых спасла праведного, который избежал огня, нисшедшего на пять городов, от которых во свидетельство нечестия осталась дымящаяся пустая земля и растения, не в свое время приносящие плоды, и памятником неверной души — стоящий соляной столб (Прем. Солом.10:6,7). Нужно сказать и о причине, по которой они так пострадали. У них было одно преступление, тяжкое и заслуживавшее проклятия, но только одно: они предавались неистовой страсти к юношам, иза это сожжены огненным дождем. А теперь совершаются бесчисленные и подобные и тягчайшие преступления, но такого сожжения не бывает. Почему? Потому, что уготован другой огонь, никогда неугасающий. Тот, Кто являл такой гнев за один грех, не принял ходатайства Авраама и не был удержан жившим там Лотом, как пощадит нас, совершающих столько зла? Не может быть этого, не может.
Но не ограничимся этим, а представим и других наказанных, чтобы многочисленнейшими примерами убедиться в истине говоримого. Все вы слышали о фараоне, царе египетском; вы знаете и о наказании, какому он подвергся, как он вместе с колесницами и конями и со всем войском был потоплен в Чермном море. А чтобы вам узнать также и о наказаниях иудеев, послушайте Павла, который говорит: не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи . не будем роптать, как некоторые из них искушали и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя (1Кор.10:8-10). Если же и те испытали такие наказания за свои грехи, то чего не потерпим мы? Теперь мы не терпим ничего тяжкого, но поэтому особенно и нужно страшиться, так как не к тому мы сберегаемся, чтобы не терпеть наказания, но чтобы потерпеть большее, если не исправимся. Те не знали о геенне — и были предаваемы здешним наказаниям; а мы за грехи, какие сделаем, если и не потерпим ничего прискорбного в настоящей жизни, то испытаем все в будущей. Да и разумно ли было бы, чтоб те, имевшие вполне юношеские понятия, столько страдали, а мы, получившие совершеннейшее учение и делающие гораздо худшие, чем те, грехи, избежали наказания? Хотите ли слышать и о прочих их несчастьях, какие претерпели они в Палестине от вавилонян, ассириян и македонян? Сколько переносили они голода, зараз, войн, пленений при Тите и Веспасиане? Прочитайте книгу Иосифа, в которой он описал взятие Иерусалима, и вы узнаете эти печальные события. Между прочими бедствиями они терпели такой крайний голод, что ели даже свои пояса, обувь и еще гнуснейшие вещи, — потому что нужда заставляла есть все, как говорит упомянутый писатель. И этим они не ограничивались, но ели даже собственных детей. Как же, тогда как те претерпели такие наказания, мы, которые делаем худшее, чем, они, избегнем наказания? Ведь если они были наказаны тогда, то почему мы не наказываемся теперь? Не ясно ли и для слепого, что это потому, чтонам готовится наказание в будущем, как я часто говорил. При этом нужно подумать и о том, что бывает в настоящей жизни, и мы не станем отвергать геенны. Если Бог праведен и нелицеприятен, как и действительно Он таков, то почему здесь одни за убийство терпят наказание, а другие нет? Почему из прелюбодеев одни наказываются, а другие умирают ненаказанными? Сколько гробокопателей избегли наказания, сколько разбойников, сколько корыстолюбцев, сколько грабителей? Итак, если не будет геенны, то где они понесут наказание? Убедим ли мы противоречащих, что учение о ней — не басня? Оно так истинно, что не мы только, но и поэты, и философы, и баснописцы рассуждали о будущем воздаянии и утверждали, что нечестивые наказываются в аду. Хотя они и не могли сказать об этом согласно с истиною, так, как есть на самом деле, потому что они руководились умозаключениями и неверно слышанным нашим учением, — однако они признавали некоторый образ суда. Они упоминают о некоторых реках, исполненных плача и огня (о Коците и Пирифлегефонте), о воде Стикса и тартаре, настолько отстоящем от земли, насколько она от неба, и о многих других способах наказания; также, в свою очередь, об Елисейском поле, об островах блаженных, о цветистых лугах, о великом благоухании, о тонком ветре, о сонмах, там обитающих, одетых в белую одежду и поющих некоторые гимны, вообще о воздаянии, ожидающем и добрых и злых по удалении из здешней жизни. Итак, не будем отвергать геенны, чтобы нам не впасть в нее, — ведь неверующий делается более беспечным, а беспечный непременно попадет в нее, — но будем несомненно верить и постоянно говорить о ней, и тогда мы не скоро станем грешить. Памятование о таковых словах, как бы некоторое горькое лекарство, может истребить всякий порок, если оно будет постоянно жить в нашей душе. Будем же пользоваться им, чтобы, совершенно очистившись, нам удостоиться увидеть Бога, насколько людям возможно увидеть Его, и чтобы получить будущие блага, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему слава во веки веков. Аминь.