Вопрос 3015

Вопрос на тему «Обращение ко Христу»
Из книги — Лапкин И.Т. «‎...открытым оком», том 15

Вопрос 3015:

Приходилось ли Вам читать о Солженицыне, что он был агентом КГБ?

Ответ И.Т. Лапкина:

Не только читать, но мне высокопоставленные чины сей фирмы приносили книги на эту тему и его первой жене со «спиралями» её падения. Александр – гениальнейший писатель. За один его «Архипелаг ГУЛаг» да даст Господь Бог ему настоящую веру и вечное спасение. Трафаретно мыслящие, плотски и умничают, быть может, сгорая от зависти к нему. Я много лет молился о нём и он меня ещё ни разу не разочаровал, я его всегда таким и представлял. Советы его умные, но не духовные, и он топчется на одном месте. Не имеющий рождения не может и расти. Но он помог разрушить сатанинскую партию. Ничего большего я от него никогда не ждал и потому не мог и подозревать его в чём-то. А был ли он осведомителем? Доказательств нет. Но в душе у меня – не был и не мог – Бог хранил его – он спрятался за Христа, назвавшись верующим. Кто обвиняет его, они этого не испытали. Я же сам испытал и меня никогда не вербовали, и не делали даже попытки.

Из книги Л.А. Самутина «Я был власовцем…», СПб, изд. «Белое и Черное», 2002 г. «Не сотвори кумира». (Как Александр Исаевич описывает момент вербовки)

«Следует рассказ о «томлении духа», о трусливом решении уступить, сдаться, купить себе временное и относительное благополучие ценой предательской капитуляции. История, рассказанная на стр. 358-359 этой книги о подписании обязательства доносить и выборе стукаческой клички «Ветров» — просто потрясающая! Но вот что любопытно. На разных людей этот рассказ действует по-разному. Не сидевшие, не знающие лагерной жизни люди, по-нашему — «фраера», охвачены чувством возмущения к режиму, беспощадно насилующему волю и топчущему достоинство человека, и жалостью и состраданием к заключённому, которого бессердечно заставляют идти на подлость.

Старые лагерники видят тут другое. Их поражает лёгкость сдачи человека, который потом, годы спустя, задним числом, сделает заявку на необыкновенное геройство. И при том — сначала сделает эту заявку, представив вроде бы неоспоримые доказательства своей выдающейся смелости (действительно смелые и глубокие книги), создаст себе громкое имя и высокий авторитет – а потом уж, как бы мимоходом, делает такое сногсшибательное признание. Механика такого приёма достаточно очевидна: если бы признание было сделано ДО выступления с громкими книгами – каждый лагерник обязательно счёл бы его рядовым стукачом и не поверил бы дальше ни одному слову. Но ПОСЛЕ таких книг то же самое признание звучит уже иначе, и находится достаточное количество легковерных читателей, которые относятся к саморазоблачению Солженицына почти с умилением.

Но то, что рассказано дальше, уж совсем не принимается лагерным умом, отвергается им, как нечто совсем несообразное (Там же. С. 360): «В тот год я, вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже... Но что-то мне помогло удержаться. При встрече Сенин (лагерный надзиратель, резидент оперуполномоченного ГБ) понукал: Ну? Ну? Я разводил руками: ничего не слышал... А тут меня по спецнаряду министерства выдернули на шарашку. Так и обошлось. Ни разу больше не пришлось подписаться «Ветров»». Как же могло пройти ненаказанным такое ужасное преступление, как вероломство с подпиской на стукачество! Да какой же опер мог подобное допустить в своей работе? Никогда такого не было и не могло быть в «советском порядочном» лагере. Рассказ Солженицына, приведенный им в «Архипелаге», поражает уж не своей несообразностью, а наивной уверенностью автора в том, что он может кого-нибудь обмануть такой «байкой».

«Во второй книге «Архипелага» Солженицын сообщает о том, что вскоре после суда он в лагере был завербован оперативными органами в качестве секретного осведомителя под кличкой «Ветров». Признаюсь, меня, как человека, проведшего многие годы в заключении и хорошо знающего лагерную обстановку тех лет, это сообщение как громом поразило. Если бы оно исходило не от самого Солженицына, я бы, пожалуй, этому и не поверил. Как же человек, претендующий на роль пророка, «глаголом жгущего сердца людей», и вдруг... секретный осведомитель органов ГПУ! Того самого ГПУ, которое он всячески поносит в «Архипелаге»! Несовместимо. Но Солженицын продолжает: Да, дал подписку, принял крещение «Ветровым», но в действительности мне «удалось» ни на кого ничего не доносить. Вот уж это сообщение совершенно невероятно. В свете этого сенсационного сообщения в «Архипелаге», этого внезапного «откровения» следует, мне кажется, пересмотреть некоторые факты из литературной и политической биографии автора «Архипелага».

Каким образом, например, попал он из лагеря обычного типа, в котором он завербовался в секретные осведомители, в привилегированный спецлагерь, в котором содержались специалисты, занятые секретными научными исследованиями, в так называемую на лагерном жаргоне «шарашку»? (В ту самую «шарашку», которой, кстати, посвящен роман Солженицына «В круге первом»).

Ответ на этот вопрос может быть только однозначным: как секретный осведомитель. И в этой связи уверения Солженицына, что работники «органов», не получая от «Ветрова» обещанной информации, добродушно с этим примирились и, мало того, послали этого обманщика на работу в спецлагерь с несравненно лучшими условиями, — сущая нелепица. Но встаёт вопрос, если такое саморазоблачение Солженицына наталкивает на дальнейшие, далеко идущие выводы, привлекает внимание к опасному для его репутации эпизоду, то зачем он сделал это саморазоблачение, что побудило его взять на себя инициативу в нем?

Мне кажется, что это психологически объяснимо. Покрытый на западе славой литературного таланта экстракласса, неустрашимого борца против «варварского коммунизма», сидя на мешке золота.., Александр Солженицын всё-таки не знает покоя. Его несомненно обуревает страх, и «мальчики кровавые» ему мерещатся — те самые мальчики, на которых он доносил. А вдруг КГБ выступит с разоблачением и опубликует во всемирное сведение тайну «Ветрова» — каков будет удар для нравственной репутации «пророка» и лауреата? Так не лучше ли упредить инициативу КГБ, перехватить ее и подать разоблачение в своей версии, в своей интерпретации? Его логика проста: да, я был секретным осведомителем, был крещен во имя «Ветров», но в действительности я никаких доносов ни на кого не делал. Мне «удалось» избежать выполнения принятых обязательств, и доказательством этого как раз и является мое выступление с саморазоблачением. Такова, на мой взгляд, психологическая причина саморазоблачения Солженицына». Этот рассказ его — типичная лагерная чернуха, туфта, другими словами — ложь!

Это ему повезло, что он связался с такой угрюмой и неразговорчивой организацией, как советская ГБ. Она хранит многие его тайны, считая их своими, и в этом его счастье... Но сам он боялся, несомненно, что его позорный секрет будет предан гласности, и по своей всегдашней тактике — опережать удар, первым высунулся с саморазоблачением, придав ему ту редакцию, которая в легковерных глазах для него наиболее выгодна и безопасна. Повторяю: в легковерных глазах. Но не для людей, знающих условия лагерного существования. Не я один так думаю».

Пс.63:7-11 – «Изыскивают неправду, делают расследование за расследованием даже до внутренней жизни человека и до глубины сердца. Но поразит их Бог стрелою: внезапно будут они уязвлены; языком своим они поразят самих себя; все, видящие их, удалятся [от них]. И убоятся все человеки, и возвестят дело Божие, и уразумеют, что это Его дело. А праведник возвеселится о Господе и будет уповать на Него; и похвалятся все правые сердцем».

Иер.8:9 – «Посрамились мудрецы, смутились и запутались в сеть: вот, они отвергли слово Господне; в чём же мудрость их?»

1Кор.1:27 – «но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное».

Всё перевёрнуто с ног на голову, ахнешь:
«Да как же умудрились смысл переиначить,
Что в алтаре любые басни-шашни,
И выдадут за святость разговор о даче».

Друг другу хвалятся модерной колесницей,
Вставляя громко в типиконы возглас;
Мирянам эдакое даже не приснится,
Как в алтари давно не вхожа совесть.

За слово Божие любая ахинея
Сойдёт, проглотится с поповским одобреньем.
Их слово не живит и не согреет,
Глаза замажут архиерейским бреньем.

И на сто восемьдесят градусов, назад,
В иное повернули направленье,
Стоящие же в храме давным давно лежат,
Как паства павшая при деде Моисее.

Не уступил похотливым смутьянам
Кротчайший вождь с замашками тирана.
Рык протодьяконов похож на вопли пьяных,
И мало кто стоит прилично-прямо.

Меня интересует не собор,
Не в золочёных ризах тишина;
С ленивыми Бог на расправу скор,
На проповедь выталкивать, пинать.

Благословляющий священник сам благословлён,
Уполномочен ли он Иеговой Вышним
Всех превратить в молчальников, в кулём,
На деле благовестия быть лишним?

Религия теней и мертвецов:
То мощи режут, то чудят с иконой;
От проповеди скрылись на засов,
А кельи стали БУРом в колокольной зоне.

О Господи, маршрут для православных
Исправь и разверни крестово-крестный ход,
Путь иночества – это нить с узлами.
В разорванное колет, столетия не шьёт.

17.02.06 ИгЛа