К чему привязаны мы более всего,
Лелеем, выделяем одеждой разноцветной?
Но Бог незримо разжигает горн,
В колодец, в узы: «На переплавку, детки!»
И самое любезное нам, без чего не жить,
Страдания приносит, с дымом исчезая.
Пройдут года и фараонов джип
Выводит в свет – и в Библии есть запись.
Превозмогая муки дальних расставаний,
Не можем заглянуть за дымку в неизвестность;
Иные времена великих встреч настанут,
Творца Зиждителя уже прославим вместе.
Конечно проще бы друзей не заводить,
Чтоб не давиться горечью разлуки.
Не строить кораблей для бешеной воды,
Как позабыть – штормами часто лупит.
А хочется заботой кого-то окружить,
Реализоваться на поприще служенья.
Но снова поворот, и к пропасти прижим,
Опять, в который раз руководил мошенник.
На недоверии не выжить дикарям,
А верить каждому – какое безрассудство!
Учил и бил нас Бог, видать, не зря,
Чтоб в закромах содружества не оказалось пусто.
Не только люди: вещи, птицы, скот
Нас пеленают паутиной смертной.
Наш эгоизм в гиганта прорастёт,
И ореол дозволенности нарисуем сверху.
Всё суета сует от суетности дымной –
Настолько ж временно, почти одна секунда,
Кадило разжигаем, глядишь, уже остыло,
Проиграно стоймя, нежёваным продуто.
Иисус, Великий Бог и Вдохновитель
На всякое добро и на разумный выбор.
Тебе я изменял и мною Ты был битый.
В Твоих сетях хочу быть доброй рыбой.
07.01.2009. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
***
«К чужому не тянись!» – ребёнка учим,
Не прикасайся а дереву, запретному в раю!
Но утянуть представится вдруг случай,
И там, жующего, себя во сне узрю.
Чужое рядышком и кажется милей,
Вкусней, нежней и ласковей чужая;
Чужой колодец в жар спешит мелеть,
И теснотой задавит на выходе сужаясь.
Чужое, недозволенное, но оно бугрится,
Глаз пожелал протоптанную стёжку;
О том у Соломона многократно в притчах,
Изменников повинных на колу коробит.
Чужие мысли хороши ли нам,
Проверь по Библии, сравнив, не покусись,
Чуть не пободрствуешь, они тебя пленят,
Оправдываться станешь, как горе-атеист.
С насторожённостью вдыхай несвойский запах,
Зачем на непроверенное слюнки распускать;
Легко обжоре сделаться пузатым,
Беднейшим не уделят и дети ни куска.
Но если падок на чужие блюда,
То на запретное потянутся и дети;
И кулинар сектантский приголубит,
Из-за утробы влип в чужие сети.
И если дух того не различал,
Не подсказало, ожиревши, сердце,
Тогда чужая гавань и чужой причал
Введут в притон таких же дерзких.
Живём единожды и жизнь не проиграй,
В каком же скопище окажешься бессрочно?
Как правило удел их без оград,
И в той усадьбе бродит, кто захочет.
Что небиблейское, не по святым отцам,
Резонно признавать погибельным и чуждым,
Назначенных к спасению Бог будет потрясать,
К шагам возмездия прислушиваться нужно.
21.08.2007. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
***
К язычникам, совсем не к правоверным
Послал Господь Апостола из Тарса,
Он христиан давил и истреблял как скверну,
И очищал от них земное царство.
Но из гонителя в гонимого предстал,
Лишился званий и регалий бывших,
Прозрел ослепший, встретивши Христа,
В рядах партийных оказался лишним.
Свой опыт, знания, уменье и азарт
Сумел перевести в иное русло.
Но на пути в Дамаск и мой начался старт,
Блажен, кто в переплавке той не струсил.
Мой слух слова те слышит по ночам,
Куда мол, прёшь с подельниками вкупе.
Свет неземной свой путь во мне начал,
Я им делиться должен был не скупо.
Против рожна, конечно, не попрёшь,
Распорешь грудь и многого лишишься,
Себя погубишь сдуру ни за грош,
Среди живых окажешься вдруг лишним.
Гонителей проспект не зарастает,
Но лишь избранникам дано затормозить.
Так сколько ж было прервано ристалищ,
Кто церковь гнал, неистово грозил!
Блаженны слышащие голос Иисуса,
И на три дня притихшие слепцы,
Кто путь широкий поменял на узкий,
Обобранный, голодный, но духовно сыт.
Язычники слепые приняли иудея,
Поверили речам его, посланьям,
Одежду праведности во Христе одели,
Да общим благовестием восславим.
И нам к евреям надобно собраться –
Сумеют ли они к Дамаску путь осилить?
Жиды и гои, явно, что не братья,
Лишь во Христе забудется насилье.
15.05.2007. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
***
Кагал евреев задыхался в злобе,
Ножи точили киллерам бесовским.
Готовились убить родных своих по плоти,
Их сила изошла, сотлели даже кости.
Ножи остались, яд, карандаши
И злоба чёрная – молва на Иисуса,
Они желают судьбы всех вершить,
Уверовавшим не давая спуску.
Что из того тому, кто со Христом,
Чей крест назначен даже до рожденья!
Бог насадил, полил – проклюнулся росток,
Подкормкой укрепил после обедни.
Без бурь и гроз земля и не жила,
Цунами берег моря обмывали;
Борьба извечная со светом – рядом мгла,
Судите по себе, по тем, кто с вами.
На беззащитных столько же злодеев,
Опасности грозят со всех сторон!
Пешком с Апостолом, вот на ослах мы едем.
Против рожна теперь мы не попрём.
На место павших тысячи встают
На разных островах и континентах.
Не раз над бездною среди гадюк,
Языкоговорящие – не мумии-скелеты.
Пятой железной расправлялся Рим
С противниками общего устава;
Тысячелетия апостольский экстрим,
Христова Церковь в битвах лишь мужала.
Трещал и рушился фашизм и коммунизм,
Системы распадались в одночасье;
Там, на Голгофе виден был эскиз,
И по нему мой бег уже начался.
А киллеры, масонский храм тоски?
О, это детище гееннского отродья!
Змей семиглавый злобится, не спит,
Гроб стережёт, но пусто в этом гробе.
07.12.2007. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
***
Каждое лето с мамой вдвоём
Веники режем из веток берёз.
Кромкой околка неспешно идём,
Будет на веники спрос.
Я ухвачу и сгибаю к земле,
Если берёзка по силам.
Так отпластаем, оставим скелет,
Режь заодно и на вилы.
И говорим… уже так повелось:
«Может последний разочек»,
Здесь я побыл, отгостил словно гость,
И до свиданья, сыночек.
Сколько за день разговоров у нас, -
Больше о вечном, духовном.
Как это дорого, близко сейчас
В камере с вонью махорки.
Мама на пчёл загадала о вере,
Как бы моя там колодка была:
Если при качке случиться, во-первых,
С этой семьи больше всех собрала.
Значит Игнатий на верном пути.
И, во-вторых, ей одуматься надо,
Незачем нам на Урывку идти,
В споре отстаивать взгляды.
Маме на диво: семья молодая
(А делал колодку я сам,)
Мёдом залило… такое заданье –
Слышали нас небеса.
После мы всё же, по маминой просьбе,
Шли по грязи на Урывку.
«Праздник» октябрьский – было морозно,
Грязью дорога покрыта.
Всё же дошли, маме очень хотелось
Тех грамотеев найти бородатых.
Но тут такое случилося дело…
Все по гулянкам сокрылись куда-то.
Так мы ни с чем повернули обратно…
Солнце проглянет, даруя улыбку.
И я запел про скорбящего брата.
Слушала мама, забывши Урывку.
Что она думала, после мне скажет:
Будто бы полог кто снял с головы.
Песня же эта на душу ей ляжет, -
А петь я совсем не привык.
Мама впервые просила, чтоб пел.
И всю дорогу до дому,
Пел во весь голос что знал и умел,
Казалося маме всё новым.
И после она говорила не раз:
Как будто на свет народилась.
И слёзы текли благодатно из глаз,
К Отцу эта дочь возвратилась.
На память читал ей о Боге стихи,
То Новый Завет доставая,
Обильно вливалось святое в мехи,
На новое всё заменялось.
А я видел маму совсем не такой,
А юной подругой, сестрою,
Коснусь её нежно своею рукой,
В душе ликованья не скрою.
И чудо – она, позабывши года,
Свой возраст, усталость, морщины,
Сказала, что старость ушла без следа
От щек – пожелтевшей вощины.
И там на бугре, где деревню видать,
Дорогу, околки и небо,
Стояли мы долго… Хотелось рыдать
От радости доброй победы.
24.09.1986, тюрьма.
***
Каждый день мне забота – успеть пропотеть,
И кровь разогнать по стареющим жилам.
За мною вопросом погонщика плеть,
Ему я осёл застарело-постылый.
К чему пригодятся две славных руки,
С изгибом в локтях и в плечах без уродства.
И пальцы сгодятся к рифмовке строки –
У них с ноготками получится просто.
На плечи рюкзак из Евангельских книг –
Спине так сподручно к лопаткам прижать их.
Я волосы бабьи Писаньем остриг,
Дабы не срамили, в ночи не мешали.
Найди, Суламита, во мне недостатки –
Ничем я не хуже достоинств твоих, –
Устам моим с мёдом Евангельским сладким
В любви изъясниться поможет мне стих.
А ноги… они на горах так прекрасны –
Мой стан обеспечен живым продвиженьем.
На самой вершине Спаситель мой распят, –
На уши мне грех не накладывал жернов.
Христовы угодья, спеша, обхожу,
Ограду чиню, пусть с трудом, но сгибаюсь;
Нигде не кадить самолюбья божку,
Отвергшись поповско-монашеских басен.
Пусть ересей стрелы ушей не достигнут,
До края наполнятся Словом Христовым.
Осанною плещут Библейские гимны,
Неверия лёд вековечный растопит.
Глазам удивляться всего, что коснулись,
Трудясь, чтоб постичь сокровенного суть.
Поменьше без дела маячить на стульях,
Язык в благовестии был бы не скуп.
Работой завален.. И семьдесят лет
Пусть яркость служенья от нас не отнимут.
С одним бы талантом талантливо спеть,
До самой последней пожертвовать нитки..
01.07.2008. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
***
Казалось, что здоровью нет конца,
Кури, блуди и пей напропалую.
Что спрашивать, – жил сиротой пацан,
Но всё на «о» – ошибки обалдуя.
Для охломонов огненный провал
Сокрыт неверием, отменно поскользнулись;
Но проповедь услышал, Бог его призвал,
Поверил в Жертву Господа Иисуса.
Не нам, но имени Христа хвала,
Что во время одумались, воспряли.
Мирские радости – не всё одна халва,
Последствий горесть, а не только пряник.
Казалось, старость где-то за горами,
А смерти, может, даже вовсе нет;
Как быстро всё переместилось к краю,
Мелькнуло, будто в нездоровом сне.
Идеи и содружества лепились
В конгломерат, но с шумом сходят в ад,
Остатки скрылись и под старость спились, –
ГУЛаг, где процветал Эдемский сад.
Распорядилась жизнь идеи отмахнуть,
Недостижимость «светлых» идеалов.
В колодцах не вода, а слизь и муть, –
Держать отчёт уже пора настала.
Из этой массы брошенных рабов
Кого-то слово Божие достигло.
За счастье на земле разбилось столько лбов,
За родину, за Сталина погибли.
Слепцы и черви из поганой черни,
Других учили жить, а сами мертвецы.
Рабы греха, свободу ли вам черпать,
Вы на галерах подлые гребцы.
Одна некажущаяся существует цель –
Принять Христа Спасителем и Богом.
Тогда корабль и в шторм минует мель,
Доставит к месту благовестья ноги.