размер шрифта

Поиск по сайту



"Умереть и воскреснуть"

Из книги – И.Т. Лапкин «Для слова Божьего нет уз...»


«Старинное алтайское поселение обрело новую жизнь через православную общину. Из деревни с говорящим названием Потеряевка – второе письмо. Сергей МАКАРОВ

А паспорт носитес собой?

Всё было как в детективном кино. Едва я отворил калитку во двор, у меня тут же спросили паспорт. Вопрошающий был строг, как начальник конвоя строг к подконвойному, словно я ненароком забрел не туда. Вчера меня уверяли, что по указанному адресу находится православная церковь, однако вокруг ничего церковного не было, ни колокольни, ни купола под крестом, а одноэтажная хоромина в семь окон без наличников по фасаду – вход со двора, окна зашторены – смотрелась нелюдимо и мрачно. Вдобавок эта охрана... (Третьяков Игорь)

Тем не менее молодой человек, меня задержавший, был весьма приветлив. Редкая бороденка по-детски курчавилась у него по лицу и, просвечиваясь насквозь, делала его ещё более дружелюбным.

– Ну, брат, ты даёшь! – улыбнулся я, озадаченный столь резким приемом. – Ты зачем такой строгий?

В ответ он тоже улыбнулся, и голос его враз потеплел.

– А-а... Вы, наверное, корреспондент? Тогда ладно, проходите. Вас ждут.

Так что с адресом ошибки не было. А церковь, обыкновенная православная, находилась именно здесь. Только, не имея внешних опознавательных атрибутов, она как бы спряталась внутри этой неказистой хоромины с семью окнами по фасаду. Остальное – хор певчих, горящие свечи, священник с кадилом – все было привычно, как всюду, и вместе с тем...

Что-то было не так. Почему, к примеру, служба служится в обыкновенной избе? Не в обычном храме, что было бы более пристойно. Почему женщины низко, почти до глаз, подвязаны платком, как монашки? Почему так много бородатых мужчин? Почему все подпоясаны тесьмой поверх рубашек? Казалось, я угодил куда-то в прошедшие времена, в компанию старинных русских людей, каких можно увидеть разве что на картинах художников. Вездесущий Игнатий Лапкин, с кем мы познакомились накануне, после заутрени мне кое-что объяснил. Он принял моё удивление как должное.

– У нас община особая. Мы относимся к Русской Зарубежной Церкви. И таких общин по России, я думаю, не сыскать...

...Многое опять упиралось в его тюремные дела. Когда его брали и судили за самиздат, он был уже владельцем крупнейшей духовной фонотеки, равной которой, возможно, не было в мире; там были Жития Святых, начитанные на плёнку, и произведения запрещенных в Советском Союзе писателей, и поучения отцов церкви; общий объем звучания превышал 1200 часов (а всего с интервью с раскулаченными и репрессированнымим – 2500 часов непрерывного звучания); и вся эта роскошь, угодив в разряд вещдоков, после суда уничтожена.

Кто бы знал, что Игнатия освободят? Что его признают жертвой политических гонений? Здравствуй, кум, под лестницей! Отдай, не греши! Возврати моё законное! А возвращать-то нечего, всё в огне сгорело. И тогда в порядке компенсации ему отдают целое подворье в черте города Барнаула общей площадью свыше 200 квадратных метров. Но Игнатий Тихонович – бессребреник! И поскольку церковная община, старостой которой он является, не имеет места для богослужений, всю полученную недвижимость он, разумеется, отдает в пользование общине, половину под церковь, половину под жилье тем верующим, кому негде преклонить головы. Лично ему ничего не надо.

О БОРОДЕ. ДОСТОИНСТВЕ. И БОЖИЕЙ ДЕСЯТИНЕ

(Из бесед с Игнатием)

– Когда меня спрашивают, что в моей деятельности главное, я показываю на общину. Ранее совершенно чужие, разные по взглядам и положению люди – студенты, служащие, рабочие – сделались единой семьей. Роднее родных! У них всё едино – и пост, и молитва, и милостыня. Все знают друг друга. Что у кого в семье? Кто куда уезжает? Кто заболел? Как дети? Кого навестить надо? За кого помолиться особо?

– Но зачем в Зарубежную Церковь переходить? Своей, Московской мало?

– В «московской» церкви сплочения среди верующих, как у нас, нет и в помине. Там даже священник не знает всех «прохожан». Одни приходят, другие уходят. И они сами не знают друг друга. Там нет единства. И мы долго думали, как избавиться от мерзости такой. И Бог дал, по молитвам. Мы начинали – нас было 12. Стало – 70. Принимаем не всех, и приживаются тоже не все, человек, наверное, 40 пришлось отсечь.

– Как? Почему?

– Причин много. К примеру, мы не принимаем в свои ряды пьяниц и трубокуров. И только из-за бороды отсеялось человек десять мужчин. Бороду бритвой не трогать! И это обсуждению не подлежит. Так же как женщине надо носить платок. Один дружок побрился – на год был удален за порог, пока борода вновь не отросла. Мы ни в чём и нигде не идём на уступки. Это только язычники, они в жизнь будущего века не веруют, стараются продлить молодость и ходят безбородыми, наподобие женщин. А борода, между прочим, знак мужского достоинства. Что Бог дал, то береги.

– Можно подумать, что клок волос – самое важное...

– Каждый пусть понимает, как может. Но Христос говорит: «В малом верен. Над многим поставлю». А наша община учит и воспитывает. Тунеядцев не держим. У нас каждый работает. Опоздал на службу – письменно объяснись. Опоздаешь вновь – батюшка может наложить епитимью, церковное наказание. Крикунов и бузотеров тоже не держим. Уважай звание христианина, себя сдерживай.

– А как вы относитесь к воинской службе? Есть у вас молодежь?

– Есть. И много. И всем говорим, что «косить» от армии для православного человека недостойно. Срок настал – иди и служи. Однако присягу не принимай. Присяга – это клятва. А сказано: «Не клянись». Но служи по совести. Раненых спасай. Грузы грузи. Пошлют на минное поле, где можешь погибнуть, иди безропотно и, если надо, умри как солдат. Только оружия в руки не бери. Ибо сказано: «Не убий». Меня спрашивают: дескать, так и армия не нужна? Нужна! На контрактной основе. Из числа тех, кто не верует. Армия в древности всегда наёмной была. И весь сказ.

– Хорошо. А в чём отличие вашей общины от церковной жизни в патриархии?

– Всех отличий не перечесть. Мы живем по канонам. В патриархии Церковь превращена в торговый ларёк. Свечки, крестики, книги, просфоры... Неужели Церковь созиждена для торгашей? Христос не зря опрокидывал столы менял и торговцев, бичом бичевал ослушников. Какие ещё нужны объяснения? Церковь – дом молитв есть, не купли. Здесь не место коммерции и наживе. А мы у себя даже все требы и таинства совершаем бесплатно. Мы же свои. Мы братья и сёстры.

– Но Церковь должна на что-то существовать. Надо платить зарплату священнику, певчим. Где средства брать?

– Тысячи лет существует такое понятие, как «десятина». Кто её отменял? По правилу каждый верующий обязан отдавать в церковь, священнику, десятую часть всех своих прибытков. От зарплаты. От пенсии. От торговой выручки. Не нравится? Жалко? Но это Божие установление. Ибо десятая доля всех доходов твоих тебе изначально не принадлежит. Это Божие! Отдай – не обеднеешь. Больше отдашь – больше к тебе вернется. Есть, кроме того, по желанию, и вторая десятина, на бедных и нуждающихся. Есть и третья – как жертва на свечу, на елей, на строительство храма, на бесплатную литературу, на даримые крестики при крещении. Лично я всю жизнь отдаю не десятину, а девять десятин...

– Кстати, о крещении... О нем много всяких кривотолков ходит.

– Да! Московская Патриархия таинство крещения, к сожалению, упростила и превратила в ничто. А наша община соблюдает заветы сполна. Надо понять, что всякое обливание и мочение головы при крещении за крещение не признается, кто так крещён, подлежит настоящему крещению, как совершенно не крещёный. Зато там усердно обучают, через какое плечо, правое или левое, надо передавать свечку во время богослужения.

– Через какое же правильно?

– Ни через какое! Торговля свечками в храме запрещена. Я же говорил... Могу добавить, если угодно: у нас, на Алтае, теперь родилась ещё одна, наша дочерняя, точно такая же община. Но это в деревне. Хотите там побывать?

ПОТЕРЯННАЯ В СТЕПИ... И ЧЕЛОВЕК ИЗ ПОЕЗДА

Первая страница этой необычайной повести, которая в наши дни получила неожиданное продолжение, помечена 1818 годом. На скрипучих телегах до алтайских степей каким-то чудом через леса, через горы, по бездорожью доехали-добрались мужики-кержаки аж с Рязани, с Сапожковского уезда. Потеряевы, Кубасовы, Рыжковы... Наверное, долго им грезилась вольная воля, земля и жизнь чистая, без притеснений, по Божиим заветам... Земли в Сибири не меряно. Разделывай сколько хочешь, скот разводи, пшеницу сей, служи царю и Отечеству... Новый посёлок назван был Потеряевкой, по фамилии старейшего поселенца. И к 1926 году здесь числилось 81 крестьянское хозяйство, 176 душ мужского и 169 женского пола. Веки бы вечные жить! А через тройку лет мужиков-кержаков Потеряевых, Кубасовых, Рыжковых вместе с детьми и стариками затолкают, как скот, в товарные вагоны, из вагонов затем перегрузят на баржу и потащат вверх по Оби на север, в Нарымский край, печально известный... В Потеряевке будет создан колхоз, колхоз превратят в совхозное отделение, а спустя полвека, если вести отсчет от разбоя, учинённого над потомками первопоселенцев, в деревне не останется ни единой живой души – и только подгнившие кресты на могилах сельского кладбища будут подсказывать, что в прошлом места эти благодатные, а ныне поросшие бурьянной травой, были когда-то заселены.

На просторах государства российского к тем временам несчетные тысячи деревень и сёл бесследно исчезнут с лица земли, растворятся, истают на пути к светлому завтра, к обещанному коммунизму, и Россия, Русь-матушка, Святая Русь, как часто её величают, благополучно забудет их, не оглянётся, чтобы помянуть-вздохнуть о потерях, ни единой слезинки не уронит, словно и быть тому. Что уж там плакать и горевать о какой-то безвестной деревушке, затерянной в глухой алтайской степи?

А разве были способы остановить распад и вымирание деревень? Процесс казался необратимым...

Однако неистребим кержацкий дух! Ревнителям, у которых градус горения выше бывает, чем у обычных рядовых смертных, перевода, должно быть, не было никогда и, к счастью, не будет. С Потеряевкой случилось событие из ряда вон, почти невероятное: начиная с 14 мая 1991 года жизнь её как бы началась по второму кругу. Именно в этот день, не отмеченный никаким Нестором-летописцем, на разорённое дедово пепелище явился с проходящего поезда, как с неба сошёл, человек, обвешанный узлами, баулами и корзинами. День был солнечный, тёплый, птицы взахлёб звенели звоном, остро пахло клейким берёзовым листом – человек осмотрелся, сбросил узлы и, встав на колени, надолго припал лицом к земле... В его багаже выделялись лопата, пила и топор, самый простейший, необходимый в деревне инструмент, а в корзине-плетушке теснились привезённые им на развод шесть куриц-хохлаток и горластый петух, который с этого дня будет будить на утренней заре и хозяина своего, и окрестности, как дневальный.

А человек поставит шалаш от дождя, вскопает огород под картошку и примется лепить саманную избушку к зиме. Здесь, в Потеряевке, у этого человека стоял отцовский дом, и здесь прошло его детство.

Человеком с поезда был Иоаким Лапкин, младший брат Игнатия. Их в семье было семеро братьев и пять сестер. Двое умерли в раннем детстве. Остальных разметало по всему Союзу от Камчатки до Москвы. Иоаким жил в Киргизии, каменщик, он строил в совхозах жилые дома и коровники, а был верующим, после принял сан священника. Потом в Средней Азии, как и везде, началась политическая кутерьма – «русские – в Рязань, татары – в Казань»; он перебрался в Омскую епархию, где служил в одном из приходов. В вопросах веры был строг, как и старший брат. Не без влияния, конечно, Игнатия Иоаким задумал создать общину верующих, кто так же, без подмеса, соблюдал бы Писание, каноны и правила. И вскоре следом в Потеряевку, желая здесь поселиться с семьёй, приехал из Новосибирска Виталий Устинов. Его родного отца когда-то за веру приговорил суд к 25 годам лагеря плюс пять лет высылки и пять лет поражения в правах... Виталий вырос в таких вот семейных преданиях... С Божьего пути его самого не свернуть. У него два сына растут – Савва и Илья...

Ветры дули попутные – через год и ещё приезжать стали семьями. И ещё... Словно криком крикнула земля, ранее оскорблённая и униженная, словно вновь из далекого далека, через горы и степи тележное колесо докатилось, и в укор властям, вчерашним и нынешним, как всегда, к живому делу безразличным, разоренная Потеряевка в одиночку стала подниматься из небытия. Приехали из Красноярска, Енисейска, из Барнаула. Есть люди из Казахстана. От человека к человеку по живой цепочке передается, что есть в Сибири место, где для души простор, где сильные духом и твёрдые в вере собираются в кучку – нет, не сектанты какие-нибудь, в чем обвиняют их злые языки, не отщепенцы-самозванцы, а истинно православные, соблюдающие заветы.

Ныне в Потеряевке проживают уже 45 человек!

Полторы тысячи писем от желающих приехать сюда. Только не всем путь открыт. Перво-наперво поселенец должен быть православным и подтвердить, что не пьёт, не курит, не матерщинник, не вор... А для тех, кто поселился здесь, принят устав, правила внутреннего распорядка.

«Каждый член общины имеет право заниматься любой непредосудительной работой. Запрещается торговать спиртным, табачным, покупать или брать на обмен ворованное. Всё подобное конфисковывается в казну деревенскую».

«Не должно выполнять обычную работу в воскресные дни и в двунадесятые праздники. Это же касается всех, кто приезжает помогать или в гости сюда».

«Запрещается рассчитываться спиртным за проделанную работу или добытую вещь. 3а нарушение – оплата в 2-кратном размере в деревенскую казну».

«Под страхом анафемы, отлучения запрещается жаловаться мирским властям, писать жалобы на жителей деревни, сексотничать, быть наушником. Любой спор решать на законном собрании. И только после обсуждения на собрании может получить «добро» на суд у внешних».

В уставе прописано всё до мелочей: и как детей воспитывать, и как оплачивать наёмных работников, и как землю беречь...

Из последних, кто пополнил деревенский ряд, – Николай Килячков и жена его Лидия. Они из Красноярска. Не нюхавшие никогда сельской жизни, они разводят теперь овец и свиней, держат корову. И даже заимели лошадь. А Игорь и Галя Глушковы – из Караганды. И тоже подворьем обзавелись. Разведение скота для жителей – главный вид заработка. Мясом и молоком ездят торговать в Барнаул.

«МЫ ЕЩЁ ЖИВЫ!», ИЛИ ВЕСТОЧКА ИЗ...

Кто знает, какие плоды вызреют в Потеряевке? Какие напасти уготованы ей со стороны властей? В желающих вновь «раскулачить» её недостатка нет. Однако полтора десятка отстроенных, кирпичом обложенных, шифером крытых – как на картинке! – теремов есть. Есть электричество. Телефон. Есть крохотная начальная школка на пять учеников. Есть учительница. И своя медсестра. Есть церковь. К лету из Барнаула приезжают ещё две молодые семьи из городской общины.

...Я закончу это письмо о неизвестной России, а её глубинная жизнь действительно многим из нас малознакома, небольшим письмецом, которое необъяснимым чудом долетело сюда из далекого Нарымского края, печально известного.

«Добрый день, отец Иоаким! Мир вам! Недавно из газеты «Русь державная» узнали о ваших делах. Читали и от радости плакали, что Потеряевка, наша родина, вновь оживает... Столько лет прошло, но Господь сподобил вновь соприкоснуться с родным гнёздышком...

Я – Евдокия Титовна, урожденная Рыжкова, а муж мой – Иван Нифантьевич Потеряев. Мы ещё живы... Мы молодыми были, когда нас раскулачивали. Мы, Рыжковы, жили в одноэтажном брусовом доме, занимались хлебопашеством. Имели три двора. В одном находились машины: сенокосилка, жатка-самосброска, молотилка, веялка, бороны, два плуга, телега. Второй двор занимал скот: четыре коня, выездной конь с полной упряжкой, три коровы. Были овцы, бараны, куры, утки. Третий двор был предназначен для приезжающих гостей... На берегу рыжковского пруда была баня, кузница, мельница. Амбары стояли против двора. Всё конфисковано в 1930 году. Отца забрали в тюрьму, а нас увозили на подводах до Ребрихи, ж/д станции. Конца-края не было тянувшимся по дороге обозам. Расставание с родной землей – это страшная минута, если бы Господь не укреплял, не давал силы, то никто бы не выдержал той разлуки. Из Потеряевки было выслано семь семей: Рыжковы, Карелины, Скоковы, Потеряевы, Шинковы, Кубасовы, Шахурины... С баржи нас выгрузили в дикой тайге, на голый берег. Очень скоро люди стали сильно умирать, иногда хоронили всех в одну могилу, тела ложили друг на друга, некому было рыть могилы, такие все ходили ослабленные. Потеряеву Агафью Логантьевну мы, девочки, хоронили сами, и могилку рыли, и несли... Пережили мы многое...

А с вашей мамой и отцом мы когда-то дружили в детстве... Простите за беспокойство. Спаси Господи вас и всю вашу православную общину, цветник духовности и чистоты. Сделан ещё один шаг к спасению нашей многострадальной России. Теперь летят из маленькой забытой всеми Потеряевки слёзные молитвы ко Господу за всех нас. И слава Богу за всё – и за скорбь и за радость.

Господи, помилуй нас, грешных! Дай нам сил и терпения.

С низким поклоном – Иван Нифантьевич Потеряев и Евдокия Титовна Потеряева (Рыжкова).

P.S.Душа неспокойна всё-таки... Ивану Нифантьевичу дорогу до Потеряевки уже не одолеть, старый стал... А я, пожалуй вместе с сыном приеду показать ему нашу родину... Пусть знает. Бог ведает, может, и захочет он там остаться...»

(«Версты» от 04.03.2000 г.).

113