"Игнатий Лапкин, победитель коммунизма"
Из книги – И.Т. Лапкин «Для слова Божьего нет уз...»
Лапкин появился в барнаульских редакциях десять лет назад – как только вышел из тюрьмы. Он выглядел как и сейчас: в кирзачах, пальто и старой, некогда кроличьей, шапке. И хотел, в общем-то, того же, чего хочет и сейчас: чтобы все жили по совести. Десять лет назад эта идея была антикоммунистической и подрывала устои тоталитарного общества, поэтому Лапкин был в моде.
Лапкину в жизни досталось. Хотя был у него шанс избегнуть Божьей стези и жить как все – был бы сейчас одним из сельских пенсионеров, мастеровитых, домовитых, ожидающих денег от власти и писем от внуков. Но внуков нет, а от власти Лапкин ничего не ждал и не ждёт – он у власти требует. Советскую власть Игнатий Лапкин не любил с детства, потому как родители и бабушка много плохого о ней рассказывали. Семья переехала в Сибирь в двадцатые годы, разжилась – жнейки, лобогрейки, скот, но тут и грянула коллективизация! Семье досталось от Советской власти. В день смерти Сталина Игнатий спросил бабушку, чего она плачет. «Ведь он же, зверь, моих детей съел...» – отвечала бабушка. Лапкин рос бойцом, он готовился мстить, учился стрелять, ходил в секцию бокса, отлично плавал. По его словам: «Если бы Господь не нашёл меня, я бы давно сложил голову...» Кипящий разум требовал пути, дела. И очень вовремя Лапкин посмотрел в сельском клубе на Дальнем Востоке, где служил в армии, фильм «Отверженные».
- Когда арестовали похожего на Жана Вальжана человека, Вальжан себе говорит: «Тысячи людей будут благословлять Бога за то, что я делаю как мэр города». Но внутренний голос возражает: «Но за тебя невинный сидит в тюрьме, и Бог не услышит благодарственной молитвы тысяч, а услышит воздыхания одного, и проклятье падет на тебя. Разве не было другой цели, как спасти не жизнь свою, но душу?!» Не жизнь свою, но душу! Вот эта фраза меня пробила. Я семь раз смотрел фильм и семь раз прочёл роман, и не видел ничего, кроме этих слов.
Из фанатика мести он стал фанатиком веры. Потому как он просто не умеет делать что-то вполсилы.
- Я всегда был максималистом, всегда хотел быть лучшим. Самостоятельно изучал языки, и когда учился в мореходном училище, добился, чтобы мне разрешили сдавать три курса в один год, причем на любом из трех языков – немецком, французском, английском, я всеми владел.
Лапкин семимильными шагами шёл по пути познания мира и человека.
- В армии я исследовал все политические системы тогдашнего мира и нашёл, что самое лучшее, справедливое, что придумал человек, – это фашизм! Выше Гитлера на Земле человека нет. Но при одном условии – если нет Бога, если в человеке нет Божественной души. Если нет в человеке души, если ничего не вдохнул в человека Господь, то Гитлер был прав – надо убивать идиотов, надо убивать слабых, всё по теории Дарвина, селекция, улучшение породы. Но Бог есть – и значит, Гитлер не гений, а сатана в человеческом обличье!
Господь Бог был в душе Лапкина всегда, но долго «дремал». По собственным словам Игнатия Тихоновича, он и немного пил, и дрался. Бог искушал и его тело, как говорил сам Игнатий Тихонович об одном из дней своей юности: «Приходила учительница, но... Бог меня спас...»
Вера стала для Лапкина способом борьбы, методом сопротивления, где крестное знамение – как повстанческий символ. В те времена достаточно было не отрицать существования Бога, чтобы власти заинтересовались тобой. Лапкин делал больше, он говорил, что Бог есть, он «свидетельствовал», рассказывал о Боге.
Еще в армии он за веру «загремел» в психушку. Это уже само по себе было диагнозом, а так как Лапкин не отрекся от веры, то и справку ему дали: «неизлечим», «вялотекущая шизофрения». Врачи сказали: «Только смерть снимет с вас это пятно». Но раньше погиб строй, так клеймивший строптивых рабов. Диагноз сняли во времена перестройки...
- Я любил море ужасно как! Мы жили в море. Мне это все было очень дорого. Но однажды вечером уверовал, вернулся на корабль, стал молиться, и утром вся флотилия знала – Лапкин сошёл с ума!
Вот так по-житейски это произошло – «однажды вечером уверовал»... А в Советской России верить в Бога не советовалось, и проповедь веры каралась неукоснительно. Лапкина уволили с флота, и власть принялась гонять его по социальной лестнице. Достаточно высокообразованный для своей страны и своего времени (в шестидесятых годах с десятилетним образованием, со строительным техникумом за плечами, Лапкин ещё в армии был прорабом и, в частности, инспектировал строительство ракетных точек Дальнего Востока), Игнатий оказался не нужен стране и выше плотника не поднимался. Плотником ему ещё позволялось быть, да и то однажды уволили через шесть часов после того, как приняли на работу. Жену его выгнали с работы – она была учительницей начальных классов. При коммунистах она могла работать только уборщицей. Что ж, в этом есть мрачный большевистский юмор: «Хотите страданий – нате вам полной ложкой!»
В сорок лет началась полоса арестов. К тому времени стало ясно, что Игнатия не обуздать, не «проконтролировать». Ни к одной религиозной организации, которым власть разрешила существовать официально, Лапкин не примыкал, так как компромисс с властью был для него неприемлем. Соблюдать «лапкинскую чистоту» тем труднее, что здесь обязательно не только «замечать» зло, творимое властью, но и реагировать, сопротивляться.
«Церкви дано право только страдать и умирать!» – вот так. В своём одиночестве стал уже «выходить за флажки» – организовал на дому целый цех по размножению религиозных текстов. Большевики-ленинцы организовывали типографии, Лапкин напирал на звукозапись – Слово Божие на слух сильнее. Лапкин начитывал тексты Священного Писания, «Жития святых» и на пятнадцати магнитофонах размножал запись. Рассылал всё бесплатно. Деньги же зарабатывал руками – клал печи. Печка стоила тридцать пять рублей, в день Лапкин мог сложить – от пола до трубы – две печи. Деньги получались немалые. В частных домах Барнаула и по сей день, наверное, много печек, сложенных Игнатием.
Деньги шли на Слово Божие. Это власть, может, и стерпела бы, но Лапкин принялся размножать ещё и «Архипелаг ГУЛАГ»! Было у Лапкина маленькое развлечение, всё равно, что «Интернационал» петь под одеялом: он шёл к церкви, давал бабулькам по рублю и говорил:
- Молитесь за возвращение раба Божьего Александра!
И бабушки молили Бога о возвращении в Россию Александра Солженицына.
В конце концов железные нервы большевиков не выдержали – Лапкина «забрали». В первый раз его взяли в восьмидесятом, продержали три месяца в психушке и выпустили. Основательно же – с судом и лагерем – Лапкин «загремел» в 1986 году. Сидел в казахском лагере Жанатас. Шил фуфайки – пятнадцать минут на обучение, а потом надо давать норму – 23 фуфайки. Как там говорил Макаренко – трудом наказывать нельзя?.. Зато можно загонять, особенно когда за невыполненную норму снижают пайку.
К истинно и истово верующим при Советах отношение было опасливо-уважительное – одновременно «а не заразно ли?» и «да ты поглянь!» При этом «весу» Лапкину добавляло и то, что посадил его КГБ. Двойственное и странное это почтение не раз выручало Лапкина. Его не били – было такое наказание у начальника Жанатаса, бил он шлангом, и больше 20 ударов не выдерживал никто. Вот только от бритья вера не уберегла. Брили Лапкина всегда насильно.
Когда Лапкин стал доходить, сочувствующий врач положил его в больницу. А потом в столовую принесли свежую газету, в которой было объявлено о помиловании по статьям 70 и 190 прим. – «за антисоветскую агитацию». Как говорит Лапкин: «Я прочитал и кричу: мне второе не надо, я иду на свободу!»...
Его выпустили в считанные минуты, еле живого – помирать. А он не помер.
Он гремел сапогами на этажах газет, насмехался над иереями и припоминал корреспондентам их репортажи. Он подавал в суд на власть и требовал возместить ущерб – конфискованные магнитофоны и плёнки. Он распространял Библию, переписывался с Западом. Он поехал на то место, где некогда было его родное село Потеряевка, и устроил там детский лагерь. Сначала из шалашей, потом командующий Сибирским военным округом дал палатки, теперь там снова – деревенька.
Всё хорошо?
Кто знает... Игнатий Лапкин вряд ли сам ожидал той скорости, с которой рухнул колосс Советской власти. Он готовился к долгой борьбе, он готовился «передать эстафету», он берёг силы, и вдруг – дистанция кончилась. С тем же пылом Игнатий нынче чистит ряды своей общины, требует соблюдения всех правил от людей, которым бы чего попроще... Так, видно, Лапкин был не против Советов даже, а против той маленькой обывательской вселенной, которую каждый устроил в своей душе. И вот в этой схватке Игнатию не победить. Сергей КОЧЕВНИКОВ. (Тепляков Сергей Александрович р.т. 24-99-06, д.т. 36-98-80)» («Свободный курс» 16 октября. 1997 г., стр. 10).