Лагерь - стан в Потеряевке. "Меж колосьев и звёзд. Два дня в лагере отдыха для детей верующих"

«ОТКУДА было знать мне, непоследовательному атеисту, что именно в среду Иуда Ис­кариот замыслил продать Хри­ста? И вот уже больше тыся­чи лет православные отмеча­ют среду и пятницу (день рас­пятия Иисуса) постом, напоминая тем самым себе о собственных прегрешениях. По­этому возвращался я из командировки полуголодный, но зато переполненный впечат­лениями. Два неполных дня я пробыл в другом мире, в непохожем на тот, к которому мы привыкли и притерпелись. ...Тепловоз замер посреди раскалённой степи у малень­кого разъезда Подстепный. У железнодорожного полотна нас поджидала стайка босых ребятишек. Игнатий Тихоно­вич Лапкин, пригласивший ме­ня в эту не совсем обычную поездку, быстро и деловито распределил между нами по­клажу и, пряча улыбку в окладистой старообрядческой бо­роде, покосился в мою сторо­ну: в каждом монастыре свои порядки. Разуемся! – и первым сбросил свои кирзачи. Волей-неволей пришлось и мне расстаться с кроссовками.

Километра три протопали по-полузаросшей полевой дороге, вошли в прохладу. Аромат трав и шелест – в берёзовый колок.

– Вот здесь колхозные са­ды были, – широко повел ру­кой Игнатий Тихонович. – Сколько ягод, а яблоки ка­кие выращивали – с кулак величиной! Всё пропало, всё разорили, – он сокрушенно качал головой.

Больше десятка пет про­шло, а мой собеседник не мо­жет ни забыть, ни простить этого свершившегося среди белого дня убийства. Была де­ревня Потеряевка. Был креп­кий колхоз с тысячными ота­рами овец, конными табунами, богатейшими фруктовыми садами, пасеками. Радовались, грустили, мечтали – жили; Вдруг в чью-то светлую адми­нистративную голову пришла мысль о неперспективности деревни. Мода тогда была на неперспективные хозяйства.

Сегодня здесь запустение и тишина. На месте омшаников буйствует крапива. Там, где была деревенская улица, – полузаросшие ямы да шерен­га стройных тополей...

У Игнатия Тихоновича здесь родина. Потому каждая встре­ча с этой землей для него – боль и радость. Не первый год ездит он сюда летом – от­дохнуть от суматохи городских будней, от злой их деловито­сти, зарядиться покоем полей... Теперь он – наставник.

...Восьмиконечный право­славный крест, укреплённый на высоком хрупком шесте, был виден издалека. Под кре­стом, на ровной, чисто выметенной площадке, окруженной зарослями крапивы, разбит лагерь. (впрочем, слово это здесь не любят, слишком уж мрачные ассоциации оно вы­зывает, предпочитают назы­вать обитель станом или становищем – по-библейски).

Нас встретили радостными возгласами, объятиями, весёлым оживлением.

- Кто у нас дежурит сего­дня? – осведомился Игнатий Тихонович, освобождаясь от поклажи – Женя с Марией? Ну-ка, сёстры, давайте обедать, проголодались мы за до­рогу.

 Сёстры, лет четырнадцати от роду, загремели посудой.

Пока накрывают на стол, Игнатий Тихонович показывает стан. Посередине высятся два высоких шалаша, покрытые, как черепицей, тугими пучками травы. Внутри – почти про­хладный сумрак, просторно, можно спать поперек шалаша. Boкруг – пять брезентовых палаток, покрытых полиэтиленовой плён­кой: в надежности современ­ные походные жилища усту­пают шалашам – протекают в дождь. Поодаль устроен из сухого камыша навес для су­шки лекарственных трав. Букет запахов кружит голову: чабрец, солодка, тысячелист­ник, ромашка и ещё что-то, чему я и названия не знаю. Вязанки берёзовых веников... Старая железная кровать при­способлена под посудный шкаф. Простые, сколоченные из старых досок обеденные столы с такими же грубыми, вкопанными в землю скамья­ми. В сторонке лабаз – под­нятая над землей площадка на металлических ножках, чтобы к продуктам не добрались мыши. Чуть поодаль – насто­ящая русская печь, сложенная Игнатием Тихоновичем.

- Всё остальное, – гово­рит он, – ребята своими ру­ками сделали. Мы вам ещё баньку покажем, огород – то­же своих рук работа... А начинали с того, что вот здесь, на этом месте, крапиву корчевали. Специально выбрали са­мое неудобное, бросовое место, чтоб не мешать никому, очистили, в божеский вид привели. А какая радость ре­бятишкам видеть, что от сде­ланного тебе и другим польза. Пора обедать. По христианскому обычаю обитатели ста­на, среди которых несколько взрослых женщин, выстраива­ются на молитву: сёстры по левую pукy от Игнатия Тихо­новича, братья – по правую. Ещё перед поездкой И. Лапкин предупредил меня, что в обители действует несколько нехитрых правил обязательных для всех, в том числе и для гостей: ходить непременно босиком («Для здо­ровья полезно и к землице ближе»), подпоясываться по православному обычаю кус­ком веревки, категорически запрещается курить: обитатели стана и близко не терпят «адского пламени». Улучив момент, когда Игнатий Тихонович отвлёкся, ко мне подошёл парнишка лет пятнадцати. Потеребив тесёмку с висевшим на ней медным крестиком, поинтересовался:

- Вы не курите? – Я кивнул утвердительно.

- Случаем, не «Астру»? – воззрился он на меня с надеждой.

Пришлось ему объяснить, что, уважая правила их «мона­стыря», я расстался с сигаретами ещё перед отъездом сюда. Это его явно огорчило, так как, по его словам, дядя Игнатий нашёл на стане пач­ку из-под сигарет и теперь «учинит расследование».

«Расследование» здесь за­канчивается иногда внушением, иногда «горячими» – авоськой пониже спины. Но чаще, как я понял, практику­ется первое. И, по-моему, эффективнее.

Моление окончено. Рассаживаемся за столом. Во время обеда тишину нарушает лишь гудение мух.

- За столом речь идёт ли­бо о пище, либо о божественном, – пояснил Игнатий Ти­хонович.

В лагере живут десятка два ребят в возрасте от трёх до семнадцати лет, в основном дети священнослужителей или верующих. Трое-четверо взрослыx следят за порядком, за здоровьем ребят, распределяют между ними обязанности.

После обеда все занялись своими делами: дежурные взялись за посуду, пацаны очищали от коры жерди для ограды, девчата перебирали клубнику на варенье, а я стал свидетелем диалога у одной из палаток:

- Оксана и Таня, возьмите бельё в корзине, пойдите постирайте.

- Благословите, Валентина Романовна!

- Помогай вам Господь. Слава, что-то ты праздно бро­дишь, займись чем-нибудь...

- Да я работал уже...

- Пресекать голос равного тебе непозволительно, ты же пресекаешь голос старшего, да ещё наставляющего тебя. Займись делом.

Слава отправляется помогать братьям. Праздношатающихся я не видел. Даже самые малень­кие, пяти-семилетние ребя­тишки, не слонялись без дела. Таков здешний «монастырский устав». Работы хватает всем. Кроме благоустройства стана, ребята заняты сбором ягод, лекарственных трав. Подошла пора сенокоса – помогают местным жителям ворошить и сгребать сено. В свободное время – чтение Библии или акафистов. Те, кто постарше, любят за полночь посидеть со взрослыми у костра под древ­ними скифскими звёздами, от­решившись от мирского, по­говорить о душе, о её буду­щей вечной жизни..

– Не скучно тебе здесь? – спрашиваю у вчерашнего восьмиклассника Димы, он родом из Енисейска.

– А что делать дома, в го­роде? Скука – это там. За­няться нечем, а от безделья, уж точно, и пить, и курить на­учишься. А здесь я уже тре­тью неделю, и ничего, не на­доедает.

- Ребята! – позвал Лапкин, – идём за ягодами. За­одно и искупаемся.

Шли степью. Игнатий Тихо­нович махнул рукой:

- Видали? Поле засеяно, а ничего не растёт. Говорили же умные люди этим горе-специалистам: нельзя здесь пахать – солонцы. Не послушали!

Прямо вредительство какое-то. Ведь ветром соль далеко вокруг разносит. Не стало хо­зяина на земле, – в голосе его просеклись горестные нотки. Но, может быть, не всё так безысходно? Не однажды приезжало в степь районное начальство. Партийные работники, под­черкнув, что движет ими иск­лючительно любопытство, с неподдельным интересом знакомились с житием обители. Местная милиция предлагала помощь – в случае чего. К счастью, таких случаев не бы­ло. С местными жителями у верующих самые теплые, дружеские отношения. Некото­рые из них, бывает, загляды­вают на стан, снабжают его обитателей картошкой, молоком. А недавно руководство хо­зяйства предложило Игнатию Тихоновичу взять часть сов­хозной земли в аренду.

- Хорошее дело, – раз­мышляет И. Лапкин. – Вот только опыт первых аренда­торов не располагает к опти­мизму. Будь у нас уверенность, что завтрашний день принесёт определённость в отношении новых форм крестьянского труда, с радостью приняли бы это предложение. Хочется в это верить. Мо­жет быть, тогда и сбудется мечта миссионера Игнатия Лапкина:

- Я хочу, чтобы новое по­коление выросло чистым, совестливым, трезвым. Воспи­тать это можно только страхом Божьим и трудом. Сво­бодным трудом на свободной земле. Десятилетия тоталитаризма, круто замешанного на страхе, не прибавили нам ни трезвости, ни совестливости, ни нравственной чистоты. Что же касается свободного труда, то здесь нам, мирянам, и им, верующим, не просто по пути, а вместе».

А. Черников. Фото А.Волобуева. («Молодёжь Алтая» № 40 от 29 сентября 1989 г.)