размер шрифта

Поиск по сайту



Мёртвое лжеправославие везде смердит

Вопрос на тему «Ереси, секты»
Из книги — Лапкин И.Т. «‎...открытым оком», том 21

Вопрос 3443:

Разве нашим батюшкам запрещается брать доброе у инославных, чтобы быть более успешными в своей деятельности? Много ли приходят из протестантов в православие? А вот в обратном направлении речь идёт о сотнях тысяч и о миллионах, что и подтверждают сами люди, туда перешедшие.

Ответ И.Т. Лапкина:

Сошлюсь не на свой опыт, не на устные высказывания батюшек, а на книжку, которую официально признают в православии, в храмах продают. Я не просто прочитал эту книжку в 400 стр. и в 10.000 экз., но с выписками, сравнениями с Библией. Очень даже легко впасть в искушение, подумав, что это пишет враг православия, нанятый врагами православия, враг умный и дьявольски хитрый и изощрившийся до полного бесстыдства. Но я думаю, что дело тут намного проще – диакон не пережил обращения ко Христу по Слову Божию. Просто когда был безбожником, пережил некое влияния от взгляда семинариста и потому везде давит на взгляд, на глубину глаз, на переживания за этим скрывающиеся. Он совершенно мёртвый в духовном плане. Он не просто никакой, как Евангельский работник, но он под бронёй нечеловеческого обольщения своей популярности, своей востребованности. Он совершенно не видит ничего, что делается в мире. Пока он бредил этой книжонкой, сектанты, как могли, в меру своих талантов приобщали лжеправославных овец к своему логовищу.

Впрочем, на корочке кураевской книжки хорошо иллюстрировано, как гнилое дерево православия рухнуло от Евангельского цветка-света.

Протестантам о Православии», диакон Андрей Кураев. Рекомендовано отделом религиозного образования и катехизации Московского патриархата. Издание седьмое. «Троицкое слово». Ростов-на-Дону. 2003, стр. 169-187).

«Чем православие хуже протестантизма?» «Парадокс состоит в том, что практически все обвинения, которые протестанты высказывают в адрес Православия, применимы к ним самим. Протестанты обвиняют православных в том, что мы слишком мало проповедуем. Но протестантская миссия не знает успехов, подобных тем, что знала миссия православная. Насколько мне известно, при всём их миссионерском энтузиазме протестантам не удалось присоединить к христианскому миру ни одного народа сверх тех, что были обращены ещё православными и католическими миссионерами.

Те народы и те страны, что и поныне считаются христианскими, были таковыми ещё до Лютера. За последние столетия протестантам удалось несколько народов оторвать от католичества (но вновь повторю: эти народы стали христианскими усилиями ещё до протестантских миссионеров). Протестантам удалось (впрочем, в мере, вполне сопоставимой, а иногда уступающей католикам и православным) создать довольно большие общины во многих ранее языческих странах. Но обратить целиком какую-либо страну ко Христу они не смогли. Успехов, подобных миссии Кирилла и Мефодия или подвигу равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, протестанты не знают.

Сегодня православные мало используют свой собственный опыт. Но этот опыт есть. Чтобы стать миссионером, не обязательно уходить из Православия в протестантизм. Более того, если поставить вопрос о миссионерстве в богословскую перспективу, если задуматься над тем, в какой из конфессий потенциально богаче миссионерские и «поучающие» возможности, то окажется, что именно в Православии. Протестантизм избрал одну форму проповеди: проповедь через речь, призыв, рассказ.

Православие, признавая и практикуя такую же словесную проповедь, умеет ещё, например, проповедовать в красках. Каково имя самого великого русского христианского проповедника XX века? Кто привёл более всего сердец ко Христу? Кто в самые мрачные годы госатеизма вновь и вновь будоражил души тысяч людей и поворачивал их лицом к Евангелию? Нет, это не отец Александр Мень, не митрополит Николай (Ярушевич) и не митрополит Сурожский Антоний (Блум). Ясно, что это и не Билли Грэм. Это - Андрей Рублев. Его иконы, как и «чёрные доски» других древних иконописцев, своими поразительными глазами тревожили души, не дав и им окончательно потонуть в потоках атеистических издёвок над Евангелием и Россией. Эмпирически, фактически, тысячами и тысячами судеб доказано, что икона может быть проповедью.

Почему же протестанты, озабоченные проповедью, не используют этот способ обращения к людям? А сколько случаев, когда человек, которого не могли убедить самые умные и искусные проповедники, покаянно изменялся просто от стояния рядом с батюшкой, от одного его слова, от тепла и глубины его глаз?

Не только словами можно свидетельствовать о Христе. В человеке может быть накоплено столько сердечного света, что через его добро и доброту люди будут узнавать Небесного Отца (см:Мф.5:16). «Вот присутствие-то этого осязаемого, очевидного свыше, то есть сверхобыкновенного человеческого, и подняло вокруг Иоанна Кронштадтского неописуемое волнение: люди потянулись к нему не за помощью себе, не по слабости своей, не среди своего страдания – они потянулись к нему как к живому свидетельству небесных сил, как к живому знаку того, что Небеса живы, божественны и благодатны» (В. Розанов).

По замечанию А. Бергсона, «святые всего лишь существуют, но их существование есть призыв». Вот пример такого призыва из жизни Франциска Ассизского. Однажды Франциск сказал послушнику: «Пойдём в город на проповедь». Они пошли и всю дорогу тихо беседовали между собой о духовных предметах. Прошли весь город, повернули назад и так дошли до самого монастыря. Молодой брат в удивлении спросил: «Отец, а когда же мы будем проповедовать?» Но Франциск сказал: «Разве ты не заметил, что мы всё время проповедовали? Мы шли благопристойно, беседовали о достойнейших предметах, встречавшиеся смотрели на нас и получали мир и успокоение. Ведь проповедь заключается не только в словах, но и в самом поведении».

Монастыри, отделенные стенами от мира, — разве не проповедь миру? Сколько людей делало шаг от экскурсии к паломничеству при посещении русских монастырей?.. Разве не проповедь Христа - колокольный звон? Разве не проповедует Христа православный храм – даже со спиленным крестом? Разве не напоминает о Христе священник, идущий по городу в рясе? Разве не проповедуют воскресение Христово старые православные кладбища? В конце концов даже детские крестины и отпевания родителей-стариков, осуждаемые протестантской догматикой, не являются ли для многих первым соприкосновением с миром христиан и первой молитвой ко Христу?

У Владимира Зелинского есть свидетельство о проповеди Богослужением: «Чаще всего просветительскую функцию у нас выполняет только богослужение, сам распев, молитвенный строй или теплота, им излучаемая... В православную Церковь никто не зовёт, туда приходят сами». Православная традиция проповеди на деле не скуднее протестантской, она предоставляет даже более богатые возможности для миссионерства, чем протестантская.

А то, что мы плохо пользуемся этими возможностями, – это грех наш, но не Православия. «Беспечная, вялая воля, сердце, чуждое живой пастырской ревности, ум поверхностный и ленивый стараются увидеть во всех, более или менее настойчивых призывах к возможно деятельному и напряженному благовестничеству что-то «навеянное со стороны» и «чуждое нашим древним устоям». - «Знаете, — говорят, — здесь немножко пахнет Западом...». Здесь пахнет Западом?! Западом?! Так это «Запад» говорит, что благовествование – необходимая обязанность наша, что при отсутствии настоящей постановки церковного проповедничества у нас заглохнет религиозная жизнь в народе? Что без серьёзного оглашения паствы наше божественно-прекрасное богослужение останется втуне, непонятым, непережитым, а святые таинства помечутся, как бисер под ноги свиней? Так это, спрашиваю, «запад»? — Что же тогда разуметь под «востоком», какую постановку пастырствования? Скажите. Нет, нет, господа незваные защитники «востока», не клевещите на Православие, не навязывайте ему языческое отношение к народу в вопросах боговедения, не возводите свою беспечность и свою мягкую головную подушку в догму православной пастырской практики.

Не спорю, это, может быть, соответствует вашему темпераменту и вашему распорядку жития, но зато страшно противоречит существу православно-церковной педагогики... Никогда не забывайте, что с тех пор как царь-колокол упал и перестал звонить, он обратился в простую историческую древность-диковинку.... Устав, как известно, на одном всенощном бдении указывает до 7 случаев, когда надо обращаться к народу с тем или другим поучением», – писал ещё перед революцией священник-миссионер. (Чепурин «Пойди и убеди их наполнить дом мой» СПб, 1914, март, с.491-94).

На деле нетрудно заметить, что протестантская община в гораздо большей степени контролирует жизнь своих членов. Православный прихожанин скорее может пожаловаться на свою заброшенность, на то, что никто им не интересуется, что его не ведут по пути спасения. А стоит протестанту пропустить одно собрание – и на следующее утро пойдёт уже серия звонков от «братьев и сестёр»: почему не был? Говорят, что Православие и католичество «дорогие» религии, а протестантизм – «дешевле».

Аргумент, конечно, не богословский, но всё равно ложный.

Православные храмы держатся на свободных пожертвованиях людей и на платах за разовые требы. Причём те требы, при совершении которых даётся плата в достаточно значимой сумме, совершаются человеком по одному разу в жизни: крестины, венчание, отпевание. Таинства же, к которым чаще всего прибегает православный христианин – исповедь и причастие, – совершаются бесплатно. И разве что поминальная записка с просфорой и свеча оставляют еле заметный след в кошельке. В большинстве же протестантских общин существуют жёстко определенные ежемесячные сборы – «церковная десятина». Нередко «десятина» понимается буквально – как требование передачи 10 процентов всех доходов в распоряжение пасторов. В ряде протестантских стран введён «церковный налог», который собирает государство (например, Германия и Скандинавские страны). Так что для обычного прихожанина быть православным менее «накладно», чем быть протестантом. Ещё говорят, что православные сами не молятся Богу: за них вычитывает молитвы священник, который и является посредником между Богом и прихожанами, в то время как в протестантизме каждый молится сам от себя. Если речь идёт о молитвенных собраниях, а не о домашних и частных молитвах (где любой человек молится, конечно, вполне самостоятельно), то всё выглядит ровно наоборот.

Священники и чтецы в православных храмах сознательно читают молитвы бесстрастно, без эмоций – на одной ноте. Всем известна присказка «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой». Так вот, пономари так читают не потому, что им надоело сотый раз читать одни и те же молитвы, а потому, что их специально учат читать именно так – нараспев (то есть без «расстановки»), бесстрастно (то есть без «чувства») и без подчёркнутой назидательности (то есть без «толка»).

Дело в том, что в храм приходят разные люди, с разными нуждами и чувствами. Церковные молитвы (и прежде всего – библейские Псалмы) содержат в себе всю палитру человеческих чувств – от гнева до умиления, от славословия до покаяния. Каждое богослужение несёт в себе и радостные, и скорбные слова. Одновременно и равно глубоко прочувствовать все их практически невозможно. Поэтому человек, пришедший в храм с радостью – будет соразмерять движения своего молящегося сердца с радостными и благодарственными словами службы. Тот же, в чьём сердце в этот час слышнее звучит покаянный вздох – будет в сердце своём слагать те слова покаяния, которые также рассыпаны по всей службе.

Так вот, если пономарь будет читать «с выражением» – он будет подчёркивать в молитвах именно те места, которые лучше соответствуют его сиюминутному состоянию, а оно может отнюдь не совпадать с молитвенным настроем всех остальных прихожан. Ему сегодня грустно – и он будет наскоро проглатывать радостные восклицания и акцентировать покаянные. Ему стало веселее – и вот уже покаянная боль не доносится им до прихожан. Выделение любой из тем в симфонии богослужения неизбежно приведёт к тому, что кто-то из пришедших окажется лишним в этот день. Он пришёл с покаянным сокрушением – а ему навязывают только «Аллилуию». Представьте, что было бы, если бы Шестопсалмие псаломщик начал читать «с выражением»! Остальным молиться было бы уже нельзя – настроения и предпочтения чтеца были бы навязаны всем. Монотонное чтение пономаря, вошедшее в поговорку, защищает свободу молитвенного труда слушающих. Именно «чужие слова» оставляют гораздо больше свободы для собственного построения своей молитвы человеком, чем «импровизация». Вообще же цель православного богослужения не в том, чтобы возбуждать какие-то чувства, а в том, чтобы преображать их.

Ровное течение православной службы предполагает, что каждый вошедший сам выбирает для себя ряд образов, который ближе к его сегодняшним духовным нуждам. Из него не выдавливают слезу и не исторгают восторги. Он погружается в медленно текущую реку смыслов и от слуха проводит в сердце те струйки, которые ему лично нужны сейчас. Правила православной храмовой молитвы разрешают не вслушиваться в весь ход церковных чтений – если какая-то одна мысль встретилась сейчас с твоим сердечным чувством, можешь «отстать» от хода службы, остаться с этой именно мыслью наедине в своей молитве, а затем уже вернуться к общей молитве. Напротив, на протестантском собрании идёт постоянное эмоциональное давление на слушателей.

Тот, кто сейчас читает свою молитву, придыханиями, интонациями, жестами выдавливает именно ту эмоцию, которая ему кажется сейчас важнейшей. Всем приходится соучаствовать в чувствах пастора или произносителя данной молитвы.

В протестантском молитвенном доме, мне кажется, гораздо труднее осуществить желание, знакомое многим и многим людям, – зайти на будничную службу на десять минут, незаметно и тихо постоять, собраться с мыслями, побыть в храме один на один с Богом, помолиться о своём и столь же незаметно уйти. Ровное и неброское течение будничной православной службы не мешает человеку прямо обращаться к Богу со своими думами. Чтение, пение, церковнославянский речитатив создают общий настрой, а что именно в этом общем устремлении к Богу выскажет из своего сердца тот или иной человек – зависит только от него. Даже то, что язык наших служб не очень понятен – даже это может помочь рождению именно личной молитвы.

Если я зашёл в храм на пять минут, а то, что читает чтец, мне всё равно непонятно, – так я и буду молиться своими словами и о своём. А то, что здесь тише, чем на улице, и тише не только физически, но и духовно, поможет мне получше заглянуть в самого себя... А в протестантских храмах слишком громкие гимны, слишком громкие и настойчивые слова молитв, слишком императивные и самоуверенные проповеди. Есть минута тихой молитвы – но если ты переступил порог не точно в эту минуту, то свою тишину будет сохранить уже трудно. Молиться к Богу от себя и независимо от того, что происходит в собрании, здесь гораздо труднее.

Говорят, что православные молятся заученно по книжке, а протестанты – от сердца, своими словами. Но, как ни странно, именно «чужие слова» оставляют гораздо больше свободы для собственного построения человеком своей молитвы, чем «импровизация». Каноническая молитва священника в храме охраняет молитвенный труд остальных. Священник может быть бесталанен, неискренен, мало духовен. Но он говорит не свои слова! И потому всё равно его речь и духовна, и талантлива! Он говорит слова, отфильтровавшиеся за тысячелетия. Такими же малопривлекательными качествами может обладать и протестантский пастор. Его прихожане, однако, в этом случае обречены выслушивать его потуги «вдохновенной молитвы». Православный «чин» делает священника малозаметным. Одной и той же интонацией, те же слова и те же мелодии выпевают священники самых разных духовных достоинств.

Не на себе центрирует внимание православный священнослужитель. Не столько он ведёт службу, сколько служба ведёт его. Напротив, протестантский проповедник вынужден ставить самого себя в центр внимания. Он понуждается говорить с аффектацией, чрезвычайно натянутым голосом, сильно жестикулируя, поворачиваясь из стороны в сторону, повторяя на разные лады общие, всеми употребляемые фразы.

Говорят, православный просто читает книжку, «вычитывает», а не молится. По моим наблюдениям, гораздо меньше молитвы в публичных молитвенных возвещениях протестантов. Присмотритесь к человеку, который громко молится в присутствии других людей. Он ведь думает не «к Богу» – а о том, как бы получше сказать «про Бога». Он думает не столько о своих кровных духовных нуждах, а о том, как поэффектнее высказаться в присутствии своих собратьев. Ему некогда молиться – он «творит», мучительно рождает экспромт.

Вообще «все гонители традиционного обряда не замечают, что в действительности они вводят только... новый обряд. Так протестантизм, подняв дерзновенную руку на вековой и эстетически прекрасный католический обряд, только заменил его другим, бедным и сухим, прозаичным обрядом, в пределах которого, однако, возможно быть старообрядцем нисколько не меньше, чем при самом пышном ритуале. Так наши сектанты божественную красоту православной литургики заменяют скучными и бездарными «псалмами», - сухим протестантским обрядом». Вот отчёт о баптистском обряде крещения: «По окончании пения хора брат А.Н. Карпов предлагает собранию петь общим пением бодрый, радостный гимн № 306 из Сборника духовных песен, который верующие поют с особым духовным подъёмом: «Я у брега погребенья, у могилы водяной, В жертву Богу без сомненья отдаюсь я всей душой. О, прими меня, Спаситель, в Церковь верную Свою; Верю я, мой Искупитель, в Кровь пролитую Твою...».

Часы пробили 7. Пресвитер-креститель подходит к баптистерию, наполненному водой, и опускается в него по ступеням. Прежде чем начать крещение, он в баптистерии, по грудь в воде, совершает мысленно краткую молитву, после чего под аккомпанемент хора, который исполняет гимн «Той чудной вести твердо верю я», к баптистерию один за другим подходят крещаемые... В течение всего акта крещения хор поёт гимн «Той чудной вести твердо верю я», повторяя каждый куплет по нескольку раз, пока не были крещены все сорок человек. Крещение кончено. Поблагодарив Господа, брат А.Н. Карпов также ушёл переодеваться. На кафедре в это время брат Я.И. Жидков, который предлагает спеть общим пением гимны № 113 и № 229 из Сборника духовных песен. После пения хора брат Я.И. Жидков предлагает спеть общим пением ещё один гимн: «Как счастлив я» (Сборник песен, № 305), который верующие поют с большим подъёмом. «По вере я в Него крещён, отвергнув грех и плоти власть», - с особенно радостным чувством поют эти слова только что крещённые.

Во время пения происходит сбор добровольных пожертвований на нужды церкви: содержание помещения, отопление, освещение, ремонт, приобретение вина для хлебопреломлений, издание журнала «Братский вестник», на различные командировки братьев и зарплату как служителям церкви, так и другим сотрудникам, работающим в Московской общине и во ВСЕХБ». И что – это свободнее, глубже, человечнее, поэтичнее, чем православный обряд крещения? По мнению протестантов, православные слишком почитают рукотворные, человеческие святыни, которые для них заслоняют Живого Бога. Но именно у протестантов обретается вера в тварь для них Слово Божие и есть Библия: Логос воплотился не столько во плоть Иисусову, сколько в строчки книги. Православный человек не скажет, что Бог живёт в иконе или что Бог есть икона. Протестант готов это сказать о Библии. При разговоре с протестантами труднее всего им даётся ответ на вопрос: «Что оставил Христос людям после Своего Вознесения?» Они настойчиво твердят – «Библию». Я пробую им пояснить, что Христос оставил нам Самого Себя, оставил Свой дух в Теле Своей Церкви, – но мои собеседники до последней возможности стоят на своём: книги, книги оставил нам Спаситель, по книгам мы будем жить, книгами руководствоваться, в книге для нас заключено Откровение Божие...

Есть, впрочем, у протестантов нечто, чему я искренне завидую. Это — их название, trade mark (англ, «торговая марка, фирменное название»). Я тоже хотел бы называть себя «протестантом». Это очень красивое, мужественное слово, созвучное современной моде на диссидентство. Нельзя одновременно обвинять Православие в коллаборационизме, в приспособленчестве, в обмирщённости и притом ругать его за неумение и нежелание модернизироваться. Я знаю, что среди тех священников и православных интеллигентов, которые отстаивают церковнославянский язык, многие ощущают в отрицании русского языка именно эстетику протеста. Была своя красота в дореформенном католичестве»…

«О духовном сословии часто говорят пренебрежительно, и это давняя традиция. Но каковы бы ни были недостатки его, в этой среде так обыкновенно встречаются люди праведные, люди поистине Божьи, и это гораздо удивительней... Обыкновенный русский священник — не проповедник, не миссионер, но он - человек, как правило, незамутненной, неколебимой веры.

Конечно, он не всегда умеет жить по ней, но ему самому в ней как-то привольно, в ней ему хорошо, и вот к этой щедрой, раздольной «естественности» своей веры он — не навязчиво, ненароком — умеет приобщить и других. У него нет особых трудностей с «демифологизацией», и его не точит сомнение в полезности его жизненного дела. Скорее уж следовало бы упрекнуть его в избытке благодушия перед лицом наседающего атеистического мира. За его плечами стоит полнокровный, глубоко укоренившийся в душе литургический опыт, и о него разбиваются многие беды и житейские неурядицы. И мало кто из людей так конкретно чувствует свою пригодность, свою необходимость другим, ближним, и это чувство как нельзя более характерно именно для сегодняшнего дня и для наших условий» (В.Зелинский).

Рим.10:17 – «Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия».

Мф.20:6 – «Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашёл других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно?»


Гнусные насмешки творит над человеком
Низвергнутый с небес лукавый херувим,
Здоровье обещает в природе, без аптеки,
Огонь разжечь от холода в крови.

«Учитель» Иванов, по имени Порфирий,
Корнеев сын, безграмотный картёжник;
Надулся на безбожестве зловредный чирей.
Теперь, видать, в огне безумного корёжит.

Как многих погубил, разделся и не стыдно,
«Учителем» зовут безумца-старика.
Абракадабру нёс, был бесноватый, видно,
И в бешенной гордыне, да вовсе не слегка.

В глубинах преисподней подобные безумцы
Отвергшиеся Бога, спасенья во Христе.
Из тела душу грешную проверенным трезубцем
Изверг злой демон, сеятель страстей.

Дня не пройдёт, чтоб дьявол не смущал,
Не высевал новейшие теории и ереси,
То в крестный ход сгуртует, толкётся на мощах,
Мироточеньем душит – одни сплошные прелести.

А Слово Иеговы, божественная Библия
С прекрасным толкованьем живых святых отцов
Легко бы всех избавила и увела от гибели,
И воскресила тысячи и больше мертвецов.

Виновны, пусть и косвенно всегда архиереи,
И их попы-кудесники с гремящими кадилами.
Лишь Дух Святой Писанием замёрзших отогреет,
Там трапеза накрыта Спасителем обильна.

Что не по Слову Божию - есть демонов насмешка,
Сам сатана вид ангела умеет принимать.
Кто не родится свыше, тем плакать неутешно, –
Сокрытие Писания есть высший криминал.

Не позволяйте дьяволу смеяться над собой,
Он - архитектор мерзостей и гнусностей паскудных.
В его системе выверенной тут же будет сбой.
Победу торжествуйте по праздникам и в будни.

11.05.2007. ИгЛа (Игнатий Лапкин)


422

Смотрите так же другие вопросы:

Смотрите так же другие разделы: