"Игнатий Лапкин, победитель коммунизма"

Лапкин появился в барнаульских редакциях десять лет назад – как только вышел из тюрьмы. Он выглядел как и сейчас: в кирзачах, пальто и старой, некогда кроличьей, шапке. И хотел, в общем-то, того же, чего хочет и сейчас: чтобы все жили по совести. Десять лет назад эта идея была антикоммунистической и подрывала устои тоталитарного общества, поэтому Лапкин был в моде.

Лапкину в жизни досталось. Хотя был у него шанс избегнуть Божь­ей стези и жить как все – был бы сейчас одним из сельских пенсио­неров, мастеровитых, домовитых, ожида­ющих денег от власти и писем от внуков. Но внуков нет, а от власти Лапкин ничего не ждал и не ждёт – он у власти требует. Советскую власть Игнатий Лапкин не любил с детства, потому как родители и бабушка много плохого о ней рассказы­вали. Семья переехала в Сибирь в двадца­тые годы, разжилась – жнейки, лобогрей­ки, скот, но тут и грянула коллективиза­ция! Семье досталось от Советской влас­ти. В день смерти Сталина Игнатий спро­сил бабушку, чего она плачет. «Ведь он же, зверь, моих детей съел...» – отвечала бабушка. Лапкин рос бойцом, он готовил­ся мстить, учился стрелять, ходил в секцию бокса, отлично плавал. По его сло­вам: «Если бы Господь не нашёл меня, я бы давно сложил голову...» Кипящий ра­зум требовал пути, дела. И очень вовремя Лапкин посмотрел в сельском клубе на Дальнем Востоке, где служил в армии, фильм «Отверженные».

- Когда арестовали похожего на Жана Вальжана человека, Вальжан себе гово­рит: «Тысячи людей будут благословлять Бога за то, что я делаю как мэр города». Но внутренний голос возражает: «Но за тебя невинный сидит в тюрьме, и Бог не услышит благодарственной молитвы ты­сяч, а услышит воздыхания одного, и про­клятье падет на тебя. Разве не было дру­гой цели, как спасти не жизнь свою, но душу?!» Не жизнь свою, но душу! Вот эта фраза меня пробила. Я семь раз смотрел фильм и семь раз прочёл роман, и не видел ничего, кроме этих слов.

Из фанатика мести он стал фанатиком веры. Потому как он просто не умеет делать что-то вполсилы.

- Я всегда был максималистом,  все­гда хотел быть лучшим.  Самостоятельно изучал языки, и когда учился в мореход­ном училище, добился, чтобы мне разре­шили сдавать три курса в один год, причем на любом из трех языков – немецком, французском, английском, я всеми вла­дел.

Лапкин семимильными шагами шёл по пути познания мира и человека.

- В армии я исследовал все политичес­кие системы тогдашнего мира и нашёл, что самое лучшее, справедливое, что придумал человек, – это фашизм! Выше Гитлера на Земле человека нет. Но при одном условии – если нет Бога, если в человеке нет Божественной души. Если нет в человеке души, если ничего не вдохнул в человека Господь, то Гитлер был прав – надо убивать идиотов, надо убивать слабых, всё по теории Дарвина, селекция, улучшение породы. Но Бог есть – и значит, Гитлер не гений, а сатана в человеческом обличье!

Господь Бог был в душе Лапкина все­гда, но долго «дремал». По собственным словам Игнатия Тихоновича, он и немного пил, и дрался. Бог искушал и его тело, как говорил сам Игнатий Тихонович об одном из дней своей юности: «Приходила учи­тельница, но... Бог меня спас...»

Вера стала для Лапкина способом борьбы, методом сопротивления, где крестное знамение – как повстанческий символ. В те времена достаточно было не отрицать существования Бога, чтобы вла­сти заинтересовались тобой. Лапкин делал больше, он говорил, что Бог есть, он «свидетельствовал», рассказывал о Боге.

Еще в армии он за веру «загремел» в психушку. Это уже само по себе было диагнозом, а так как Лапкин не отрекся от веры, то и справку ему дали: «неизле­чим», «вялотекущая шизофрения». Врачи сказали: «Только смерть снимет с вас это пятно». Но раньше погиб строй, так клей­мивший строптивых рабов. Диагноз сняли во времена перестройки...

- Я любил море ужасно как! Мы жили в море. Мне это все было очень дорого. Но однажды вечером  уверовал, вернулся на корабль, стал молиться, и утром вся флотилия знала – Лапкин сошёл с ума!

Вот так по-житейски это произошло – «однажды вечером  уверовал»... А в Советской России верить в Бога не совето­валось, и проповедь веры каралась не­укоснительно. Лапкина уволили с флота, и власть принялась гонять его по социальной лестнице. Достаточно высокообразован­ный для своей страны и своего времени (в шестидесятых годах с десятилетним обра­зованием, со строительным техникумом за плечами, Лапкин ещё в армии был прорабом и, в частности, инспектировал строительство ракетных точек Дальнего Востока), Игнатий оказался не нужен стра­не и выше плотника не поднимался. Плот­ником ему ещё позволялось быть, да и то однажды уволили через шесть часов пос­ле того, как приняли на работу. Жену его выгнали с работы – она была учительницей начальных классов. При коммунистах она могла работать только уборщицей. Что ж, в этом есть мрачный большевистский юмор: «Хотите страданий – нате вам пол­ной ложкой!»

В сорок лет началась полоса арестов. К тому времени стало ясно, что Игнатия не обуздать, не «проконтролировать». Ни к одной религиозной организации, кото­рым власть разрешила существовать офи­циально, Лапкин не примыкал, так как компромисс с властью был для него не­приемлем. Соблюдать «лапкинскую чис­тоту» тем труднее, что здесь обязательно не только «замечать» зло, творимое вла­стью, но и реагировать, сопротивляться.

«Церкви дано право только страдать и умирать!» – вот так. В своём одиночестве стал уже «выходить за флажки» – органи­зовал на дому целый цех по размножению религиозных текстов. Большевики-ленинцы организовывали типографии, Лапкин напирал на звукозапись – Слово Божие на слух сильнее. Лапкин начитывал тексты Священного Писания, «Жития свя­тых» и на пятнадцати магнитофонах раз­множал запись. Рассылал всё бесплатно. Деньги же зарабатывал руками – клал печи. Печка стоила тридцать пять рублей, в день Лапкин мог сложить – от пола до трубы – две печи. Деньги получались не­малые. В частных домах Барнаула и по сей день, наверное, много печек, сложенных Игнатием.

Деньги шли на Слово Божие. Это власть, может, и стерпела бы, но Лапкин принялся размножать ещё и «Архипелаг ГУЛАГ»! Было у Лапкина маленькое развлечение, всё равно, что «Интернационал» петь под одеялом: он шёл к церкви, давал бабулькам по рублю и говорил:

- Молитесь за возвращение раба Бо­жьего Александра!

И бабушки молили Бога о возвраще­нии в Россию Александра Солженицына.

В конце концов железные нервы боль­шевиков не выдержали – Лапкина «забра­ли». В первый раз его взяли в восьмидеся­том, продержали три месяца в психушке и выпустили. Основательно же – с судом и лагерем – Лапкин «загремел» в 1986 году. Сидел в казахском лагере Жанатас. Шил фуфайки – пятнадцать минут на обучение, а потом надо давать норму – 23 фуфайки. Как там говорил Макаренко – трудом наказывать нельзя?.. Зато можно заго­нять, особенно когда за невыполненную норму снижают пайку.

К истинно и истово верующим при Советах отношение было опасливо-ува­жительное – одновременно «а не заразно ли?» и «да ты поглянь!» При этом «весу» Лапкину добавляло и то, что посадил его КГБ. Двойственное и странное это почте­ние не раз выручало Лапкина. Его не били – было такое наказание у начальника Жанатаса, бил он шлангом, и больше 20 ударов не выдерживал никто. Вот только от бритья вера не уберегла. Брили Лапки­на всегда насильно.

Когда Лапкин стал доходить, сочув­ствующий врач положил его в больницу. А потом в столовую принесли свежую газе­ту, в которой было объявлено о помило­вании по статьям 70 и 190 прим. – «за антисоветскую агитацию». Как говорит Лапкин: «Я прочитал и кричу: мне второе не надо, я иду на свободу!»...

Его выпустили в считанные минуты, еле живого – помирать. А он не помер.

Он гремел сапогами на этажах газет, насмехался над иереями и припоминал корреспондентам их репортажи. Он по­давал в суд на власть и требовал возмес­тить ущерб – конфискованные магнито­фоны и плёнки. Он распространял Биб­лию, переписывался с Западом. Он по­ехал на то место, где некогда было его родное село Потеряевка, и устроил там детский лагерь. Сначала из шалашей, по­том командующий Сибирским военным округом дал палатки, теперь там снова – деревенька.

Всё хорошо?

Кто знает... Игнатий Лапкин вряд ли сам ожидал той скорости, с которой рухнул колосс Советской власти. Он готовился к долгой борьбе, он готовился «передать эстафету», он берёг силы, и вдруг – дистанция кончилась. С тем же пылом Игнатий нынче чистит ряды своей общины, требует соблюдения всех правил от людей, которым бы чего попроще... Так, видно, Лапкин был не против Советов даже, а против той маленькой обывательской вселенной, которую каждый устроил в своей душе. И вот в этой схватке Игнатию не победить. Сергей КОЧЕВНИКОВ. (Тепляков Сергей Александрович р.т. 24-99-06, д.т. 36-98-80)» («Свободный курс» 16 октября. 1997 г., стр. 10).