размер шрифта

Поиск по сайту



Третий Вселенский Собор - Эфесский, Правило 9

Канонические правила Православной Церкви с толкованиями

Апостольские правила


Правила Вселенских Соборов

  • Пятый Вселенский Собор правил не оставил

Правила Поместных Соборов


Правила Святых Отцов


Соборы Русской Православной церкви



Послание того же святого Вселенского Третьего собора к благочестивому Памфилийскому собору о Евстафии, бывшем их митрополите

Поскольку богодухновенное Писание говорит: С советом все делай(Притч. 25:29; Сир. 32:20), получившим жребий священнослужения в особенности подобало со всей тщательностью рассматривать все, что должно делать. Ведь у тех, кто проводит жизнь таким образом дела оказываются благонадежно устроенными, и они как бы попутным ветром несутся в желаемом направлении, и слово это весьма справедливо. Однако известно, что подчас горькая и невыносимая скорбь, поразив ум, до крайности помрачает его, уводит от стремления к необходимому и склоняет взирать, как на нечто полезное, на то, что в сущности есть преступление.

Мы заметили, что благоговейнейший и благочестивейший Евстафий испытал нечто подобное. Ведь рукоположен он, как засвидетельствовано, по правилам, но будучи смущен, как он утверждает, некоторыми людьми и подвергшись неожиданным превратностям, потом от полного бездействия отказался противостать заботам, отяготившим его, и поскольку не мог отражать поношения со стороны тех, кто неотступно его преследовал, то – не знаем, каким образом, – представил письменное отречение. А ведь он должен был как уже взявший на себя священное попечение с духовной крепостью удерживать его за собой, как бы вооружиться на труды и добровольно нести подвиг, обещающий воздаяние. Но поскольку он уже показал свое малодушие (хотя это произошло с ним скорее от неумения действовать, нежели от лености и нерадения), ваше благочестие по необходимости рукоположило благоговейнейшего и благочестивейшего брата нашего и соепископа Феодора, чтобы он заботился о Церкви. Ей и в самом деле не пристало вдовствовать, а стаду Спасителя – оставаться без предстоятеля.

Коль скоро же Евстафий пришел со слезами, не оспаривая ни город, ни Церковь у названного благочестивейшего еп. Феодора, а испрашивая только честь и звание епископа, мы все прониклись состраданием к старцу и, сочтя его слезы общими, поспешили узнать, законному ли извержению подвергся упомянутый Евстафий или же он обвинен в чем-то неуместном теми, кто опорочил его доброе имя. И так мы узнали, что он ничего такого не совершил; скорее, само отречение было поставлено ему в вину. Ввиду чего мы не упрекнули Ваше благочестие, рукоположившее, как и подобало, на его место упомянутого благочестивейшего еп. Феодора. Но поскольку о бездействии мужа спорить не пристало, а скорее, нужно было помиловать старца, который столь долго пребывал и за пределами города, в котором родился, и вне отеческого жилища, – мы сочли справедливым и определили, чтобы без всякого возражения он имел и имя, и честь епископа, и общение. Впрочем, это при том, чтобы он не рукополагал и самовластно не священнодействовал, заняв Церковь; разве только случится, что ему это позволит брат-соепископ по расположению и любви во Христе или сделает его своим сослужителем. Если же вы или сейчас, или после вынесете более благосклонное решение о нем, то и это будет угодно святому Собору.

Двукр. 16; Петра Алекс. 10; Кирилла Алекс. 2, 3



Толкование

В Афинской Синтагме это правило не значится среди правил ефесского собора, но находится отдельно, как «Επιστολή τής αύτής ᾿αγίας καί οικουμενικής τρίτης συνόδου πρός τήν έν Παμφυλία εύαγή ούνοδον, περί Εύσταθίου, τού γενομένου αύτών μητροπολίτου – «послание того же святаго и вселенского третьего собора к благочестивому памфилийскому собору об Евстафии, бывшем их митрополите». В изданиях Беверегия и Питры оно стоит совершенно отдельно так же, как и в русских новейших изданиях Книги правил. В славянской Кормчей это правило озаглавлено так: «сеже девятое правило». Для сохранения однообразия в нашем (сербском) издании, мы приводим его в качестве 9 правила III вселенского собора, вместо того, чтобы приводить его как особое соборное послание.

В данном правиле или послании ефесского собора речь идет главным образом о письменном отречении, βιβλίον παραιτήσεως, libellus abdicationis, епископа от своей кафедры. По причине важности, какую представляет это правило, мы обратим внимание при его толковании на то, 1) какое значение по праву православной церкви имеет отречение епископа от своей кафедры, или митрополита, или патриарха, и 2) кому должно быть представлено отречение и кто по правилам церкви призван принять его.

Правила православной церкви категорически осуждают епископа, митрополита или патриарха, представившего отречение от управления той церковной областью, которая вверена ему законною властью; представив же таковое, он перестает быть епископом в самом строгом смысле слова.

По правилам церкви лицам, избранным на епископскую кафедру, допускалось при желании отказаться от таковой, но в таком случае они должны были заявить о своем отказе прежде посвящения, так как, если такое заявление поступало после посвящения, то оно не только не принималось во внимание, но остававшийся упорным в своем желании подвергался отлучению от церковного общения. Единственным случаем, когда такое отречение принималось во внимание и отрекшийся не подвергался отлучению, это – тогда, когда клир и народ какой-либо церковной области отказывались принять назначенного им законной властью епископа, митрополита или патриарха.

По смыслу 17 правила антиохийского собора ни один епископ не смеет оставить вверенной ему кафедры. Оставившаго же свою кафедру приглашают опять занять ее, и если он и после этого не пожелает покориться и будет упорствовать в своем отречении, то таковой должен быть извержен из епископского сана и затем отлучен. Последнее было общим правилом для церкви. Зонара так объясняет это правило: «Кто, будучи призван управлять церковью, оставляет вверенную ему службу, должен быть вне общения, т.е. отлучен, т.е. пусть считается извергнутым (άκοινώνητος έσται, ήγουν άφωρισμένος) до тех пор, пока не примет ее вновь. Если же окончательно не желает покориться, то пусть окончательно и находится вне церковного общения (διόλου έσται άκοινώνητος), кроме тех случаев, когда собор в полном составе (τελεία σύνοδος) решит о нем что-либо другое». Исключение, как уже нами было сказано, допускалось только при нежелании клира и народа принять избранного. Это ясно доказывается 36 Апостольским правилом. Объясняя это правило, Вальсамон говорит: «Таким образом правило это определяет, что если какой-либо епископ, или пресвитер, или диакон примет рукоположение учительства (χειροθεσίαν δέξηται διδασκαλικήν) и не исполняет вверенной ему службы, то он должен быть отлучен, пока не согласится занять назначенное место. Если же он пойдет, а народ не захочет его принять, в таком случае отлучению должен подвергнуться клир данного места за то, что не сумел убедить как следует народа, не принимая во внимание, прав или виноват в данном случае означенный клир. Епископ же при этом сохраняет свое состояние». Следовательно, это единственный случай, когда епископу, не управляющему своей епархией, разрешается сохранять звание и честь епископа, в других же случаях он бывает окончательно извергаем.

Эта основная норма церкви, повелевающая извергать епископа, оставившего вверенную ему законной властью кафедру и не вынужденного к этому случаем, предвиденным в 36 Апостольском правиле, лучше всего выражена в данном (9) правиле III вселенского собора. Вопрос, вызвавший издание этого правила, яснее всего показывает, какова была практика древней церкви относительно оставления кафедр и каким правилом следовало руководствоваться в подобных случаях в будущем.

В седьмом заседании ефесского собора разбирался вопрос о некоем Евстафии, бывшем митрополите в Памфилии. Евстафий, по словам данного правила (или послания к памфилийскому собору), отличался слабостью и малодушием и, боясь борьбы за обеспечение церковных прав, а также не чувствуя сил для одоления своих противников, представил своему собору (т. е. памфилийскому собору, который его поставил) письменное отречение (βιβλίον παραιτήσεως, libellum abdicationis) от кафедры первенствующего митрополита областной церкви в Памфилии. Собор нашел уместным принять отставку такого митрополита и на его место тотчас же был избран и поставлен другой епископ Феодор. Евстафий, конечно, тотчас же почувствовал последствия такого поступка, а именно, он был отлучен, лишен епископского сана и епископской чести. Феодор сам скорбел о положении Евстафия, но ни он, ни его собор, не были в состоянии помочь ему. Когда был созван ефесский собор, Евстафий, которого сильно тяготило созданное им самим унижение, обратился, по совету митрополита Феодора, к вселенскому собору, умоляя его сохранить за ним из милости право носить, по крайней мере, имя епископа, умоляя со слезами не о том, чтобы ему был возвращен город или церковь благочестивейшего Феодора, но о том, чтобы даровать ему честь носить епископское имя. Такой милости он не мог просить от памфилийского собора, который, будучи обязанным держаться существующих норм, не мог бы уважить его просьбы. Поэтому Евстафий обращается со своей просьбой к вселенскому собору, как таковому, который один имеет право изменить решение поместного собора в границах основных правил. Рассмотрев подробно просьбу Евстафия, вселенский собор после всестороннего исследования вопроса, признает вполне законными последствия, каким подвергся Евстафий, вследствие своего поступка. Тем не менее, желая снизойти к униженному положению Евстафия и помочь ему в границах возможного, он отправляет особое послание к памфилийскому собору с сообщением, что, принимая во внимание просьбу Евстафия, разрешает ему быть в церковном общении и пользоваться именем и честью епископа. При этом, чтобы показать исключительность такого решения и направление, которое должно быть руководящим в церкви в подобных вопросах, собор высказывает порицание Евстафию, потому что ему, «яко единожды приявшему на себя священноначальственное попечение, подобало удерживати оное с духовною крепостию, как бы вооружатися на труды, и охотно преносити пот, обещающий воздаяние. А понеже показал он себя единожды нетщательным,. то ваше благочестие по необходимости рукоположили благоговейнейшего и благочестивейшего брата нашего и соепископа Феодора, для управления церковью: ибо не следовало ей вдовствовать, и без предстоятеля быти Спасителеву стаду. Но понеже пришел он со слезами, не град, ниже церковь оспоривая у вышереченнаго благочестивейшаго епископа Феодора, но прося токмо чести и именования епископскаго. ...Мы не укоряем и ваше благочестие, должным образом поставившее на его место вышереченнаго благоговейнейшаго епископа Феодора. Но понеже не подобает много порицати недеятельность сего мужа, паче же надлежало помиловати старца,.. определили: без всякаго прекословия имети ему имя, и честь епископа, и общение: с тем токмо, чтобы он не рукополагал, не занимал церкви и самовластно не священнодействовал». По-видимому, для отцев ефесского собора желание епископа отречься от своей кафедры было новостью, они даже высказывают по этому поводу удивление (ούκ ίσμεν όπως), вследствие чего отзываются в своем послании с такою строгостью об Евстафии и так одобрительно относятся к памфилийскому собору и его решению, желая этим оправдать в данном случае исключительность своего решения и показать, что это решение может иметь значение лишь в данном случае, но отнюдь не может считаться церковным правилом.

Некоторым казалось, что на основании данного послания ефесского собора можно доказать, будто ефесский собор устанавливает как правило и дает епископам право при желании отказываться от своих кафедр, не подвергаясь за то отлучению. Вальсамон решительно опровергает такое утверждение, как ложное – ούκ έστί δέ τούτο αληθές; и для доказательства его неосновательности напоминает, что решение отцев ефесского собора было вызвано их желанием сделать снисхождение, а то, что решено из снисходительности для достижения лишь какой-либо временной цели, не может служить примером и считаться правилом для будущего. Что письменное отречение, βιβλίον παραιτήσεως (libellus abdicationis), co стороны епископа, митрополита или патриарха было явлением неизвестным до ефесского собора и считалось противозаконным, ведя за собой лишение сана и что такой поступок и после ефесского собора подвергался осуждению, а следовательно, и в современной церковной практике оставление епископом своей кафедры и удаление на покой без канонически оправданной причины должно считаться незаконным и достойным канонического осуждения, т.е. показывает это самым наглядным образом, как само это правило, так особенно толкование к нему Зонары, которое приводим здесь в переводе с греческого оригинала. «Из соборного снисхождения некоторые думают выводить заключение, что епископам дано право отрекаться от их церквей, а архиерейство удерживать. А я думаю, что отсюда скорее выходит противное, именно то, что в древности отрекающиеся теряли все, что имели до того времени, так что после отречения уже не имели никакого епископского права и не назывались больше епископами. Ибо, если бы существовал обычай, по которому оставляющий свою епархию мог бы и дальше пользоваться епископскими правами, то зачем тогда Евстафию припадать к собору со слезами и умолять разрешить ему, по крайней мере, называться епископом и иметь епископскую честь, и зачем собору писать о том нарочно собору памфилийскому? И так из этого послания очевидно, что представивший отречение от своей кафедры подвергается осуждению; подобного отречения до тех пор никогда не было, потому что в послании говорится, что «утомленный борьбою с обременявшими его заботами... не ведаем како представил письменное отречение. Ибо ему (Евстафию), яко единожды приявшему на себя священноначальственнное попечение, подобало удерживать оное с духовною крепостью, как бы вооружатися на труды и охотно приносити пот, обещающий воздаяние». Что до тех пор не было обычая представлять отречение от церквей, ясно видно из написанного собором: «не ведаем како представил письменное отречение от своея епархии» – говорят отцы. Ибо только пораженные чем-либо, или не знающие чего-либо могут сказать, что не знаем, как случилось то, или это, – будь же это дело обычное, тогда не было бы никакого недоумения. Замечание отцев относительно того, что, приняв на себя раз священноначальственное попечение, он должен был удерживать таковое до конца с духовной крепостию, – показывает, что представление отречения от священноначальственных попечений не только не дозволено, но скорее запрещено и подлежит осуждению. Мы находим подтверждение мыслям отцев ефесского собора по поводу отречения епископа от занимаемой им кафедры в 3 правиле Кирилла александрийского. В этом правиле речь идет об епископе одного из городов антиохийской области Петре, представившем отречение от своей кафедры и вследствие этого подвергшемся извержению. В правиле читаем: «Рукописание отречения дал он, как сказует, не по собственному произволению, но по нужде, по страху и по угрозам от некоторых». Но и кроме сего, с церковными постановлениями несообразно, яко некие священнодействователи представляют рукописание отречения. «Ибо аще достойны служити, да пребывают в сем; аще же не достойны, да удаляются от служения не отречением, но паче осуждением по делам», нарушающим благочиние.

Предстоятель александрийской церкви видит в подобном поступке крайнюю противозаконность, которая, как он объясняет, ведет за собой извержение и отлучение от церковного общения, потому что, говорит он в доказательство этого, если кто-либо заслуживает занимать в церкви иерархическое место, то и должен всегда оставаться на этом месте, если же недостоин его, то следует его удалить церковным судом, а не принимать от него отречения добровольного или вынужденного. Вальсамон в толковании данного правила говорит по этому поводу: «Это (отречение) не действительно и с церковными постановлениями несогласно, чтобы священнодействователи отрекались от своих церквей».

То же находим в 10 правиле Петра александрийского. В этом правиле самым решительным образом осуждаются те, которые оставляют свои кафедры, особенно в то время, когда церковь подвержена опасности и они предоставляют ее милости или немилости неприятеля. В правиле приводятся слова ап. Павла к филиппийцам (Флп.1:23, 24), где он говорит: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас, – и осуждению предаются те, которые бежат со своих мест особенно в те часы, когда их присутствие было бы особенно необходимо для того, чтобы спасти свое стадо, руководить им своими советами, поучать и утешать. К таким людям особенно подходят слова евангелиста Луки, который говорит: яко сей человек начат здати, и не може совершити (Лук. 14, 30), вследствие чего достоин презрения.

Такова была практика церкви по данному вопросу. Противозаконно и находится в противоречии с церковными канонами подавать отречение – вот общий господствующий принцип, и каждый, представляющий такое отречение и упорно на нем настаивающий, подвергается по правилам наказанию, т.е. извергается и лишается церковного общения.

В IX веке строгость существующей до тех пор церковной практики несколько смягчается, но, во всяком случае, отречение от кафедры продолжает считаться по своему существу противным правилам. Собор, состоявшийся в 861 г. в храме св. Апостолов в Константинополе, в своем 16 правиле затрагивает вопрос об отречении епископов. Собственно говоря, в правеле этом идет речь об отречении патриарха, потому что, как видно из соборных актов, это правило было издано по поводу Игнатия, бывшего до того времени константинопольским патриархом. Уступая условиям времени, собор признает, что в некоторых случаях отречение может быть допустимо, но в таких случаях, прежде его принятия, должны быть безусловно соблюдены некоторые требования, а именно: отречение должно быть представлено надлежащему собору, который должен предварительно расследовать его причины и тогда принять или не принять его, следует довести до конца каноническое исследование причин, в силу которых данное лице желает уклониться от епископства. На такой поступок смотрели весьма строго и не допускали ни под каким видом поставить на кафедру новаго предстоятеля, не убедившись предварительно после строгого соборного расследования, что отречение живого может быть принято. Но, при всем том, отцы собора весьма резко отзываются о таких лицах, которые подают отречения, считая их поступок малодушным и достойным презрения. Изъясняя это правило, Вальсамон говорит: «Часто некоторые епископы по причине притеснений от сборщиков податей, или по нападениям соседей, или вследствие непокорности народа (άπό μικροψυχίας), по малодушию отрекались от своих епископий, а митрополиты, приняв такие отречения, рукополагали других епископов». Последствия такого отречения, если таковое, вследствие уважительных причин, принималось, ничем не отличались от тех последствий, которые указаны по отношению к таковым лицам в 9 правиле III вселенского собора или в 3 правиле Кирилла александрийского. «Таковый да будет совершенно чужд епископския чести и достоинства», добавляют отцы двукратного собора, говоря о том, от кого такое отречение принималось. Ни в этом и вообще ни в одном из правил православной церкви нет и речи о каких-либо отставных епископах, а тем менее еще обезличенных в отставке денежным вознаграждением. Все правила говорят исключительно лишь о том, что такой епископ должен быть извержен и отлучен от церковного общения. Вообще упомянутое правило двукратного собора говорит о необходимости расследовать причины представленного отречения и притом исключительно такого отречения, которое является возможным «по причине случающихся в церкви Божией распрей и смятений», как говорит правило; в остальном оно вполне согласуется с тем, что было установлено в этом отношении Кириллом александрийским и другими правилами, как метко замечает об этом Вальсамон, из ясняя данное правило: это правило не говорит ничего другого, кроме того, о чем говорит правило Кирилла александрийского.

Нужно думать, что многим желательно было подать отречение от своих кафедр, в тех случаях, когда они были или недовольны ими, или же когда не желали продолжать более своего служения, вследствие чего и старались всячески оправдать свое отречение и отклонить от себя канонически установленные последствия. Вальсамон, заметивший это, решительно опровергает их авторитетом церкви в своих комментариях на Номоканон в XIV титулах, и, отвечая тем, которые упорно старались оправдать теорию отречений на основании единичных примеров из церковной практики, а особенно ложно истолкованного правила III Вселенского собора, говорит в своем толковании 16 правила Двукратного собора следующее: «кто говорит, что долговременный обычай подавать в отставку может иметь значение правила, говорит не хорошо, потому что долговременный неписанный обычай не имеет никакого значения, если он противоречит писанному закону или правилу». Что касается вопроса, кому должно быть подано отречение в известных, точно означенных в правилах, случаях, говорить было бы излишне. На этот вопрос может быть только единственный ответ. Не только положительный закон, но и простой здравый смысл учат, что только тот, кто может что-либо дать, может то и отнять: «кто имеет право что дать, тот имеет право и отнять; а кто не может что дать, тот не может и отнять» – читаем в Институциях Юстиниана. В каноническом послании или 9 правиле ефесского собора говорится об Евстафии, представившем письменное отречение, βιβλίον παραιτήσεως, от своей кафедры памфилийскому собору, которым оно и было принято. Совершенно то же говорится в каноническом послании или 3 правиле Кирилла Александрийского о Петре, передавшем подобное отречение антиохийскому собору, принявшему отречение и свергнувшему Петра. И Евстафий и Петр были поставлены соборами: первый – памфилийским, а второй – антиохийским. К этим же соборам они обращаются опять, представляя свои письменные отречения. Они поступают совершенно правильно, потому что тот, кто имеет право дать, имеет право и отнять, или, от кого принято что-либо законным путем, тому оно законный путем и должно быть возвращено, – так как иной поступок был бы беззаконием. Евстафий принял свою кафедру от памфилийского собора; тому же собору он возвращает теперь эту кафедру, предоставляя ему располагать ею по усмотрению. Петр принял кафедру от антиохийского собора, которому он теперь и предъявляет отречение от нее. Их отречения, независимо от того, основательны ли они или нет, являются совершенно правильными, так как предъявлены тем властям, которые исключительно одни компетентны, чтобы судить о них. В силу этого, отречение, которое не предъявлено надлежащей компетентной власти, не имеет никакого значения, – оно недействительно и не может считаться отречением, так как компетентная власть не знает о нем и следовательно не может о нем судить. В истории церковного права мы не знаем случая, чтобы отречение епископа от кафедры было предоставлено другой какой-либо власти, кроме соборной; да такого случая и не могло быть, потому что ни одна власть, кроме соборной, не могла бы принять подобного отречения от епископа в силу упомянутого нами выше общего принципа. Следовательно, соборная власть, или, говоря точнее, та власть, которая поставила епископа, митрополита или патриарха, и может только одна судить епископа; митрополита или патриарха, расследовать представленное ей отречение и принимать его или нет, – всякая же другая власть не компетентна в этом.

Последнее подтверждается особенно тем уважением отцев эфесского собора, какое они выражают по отношению к памфилийскому собору, свергнувшему Евстафия. Несмотря на свою верховную власть, вселенский собор не присвоивает себе того права, которое принадлежит в данном вопросе означенному собору. Он торжественным образом одобряет заключение памфилийского собора, как в полной мере и исключительно компетентного в решении данного вопроса. И хотя по своему авторитету, как самая высшая церковная власть, он и мог бы изменить и даже отменить решение меньшего собора, однако он не допускает этого, потому что в противном случае затронул бы права, обеспеченные данному собору законами, а следовательно, затронул бы святыню, к которой никто не смеет прикасаться. «Чего ради не укоряем, говорят отцы собора, обращаясь к членам памфилийского собора, и ваше благочестие... но понеже не подобает много порицали недеятельность сего мужа, паче же надлежало помиловати старца... праведно судили мы и определили... имети ему имя и честь епископа... Аще же положит о нем какой более благосклонный совет, ныне или посем: то и сие угодно будет святому собору», – другими словами, мы допустили это из милосердия и снисхождения, больше мы не могли ему дать, так как ето находится вяе границ нашей власти; исключительно вам принадлежит право решать относительно избранного вами епископа, следовательно вы одни компетентны сделать о нем то или иное постановление, и никто не может отнять у вас этого права, даже и мы, составляющие высшую церковную власть, такую власть, выше которой не может быть в церкви.

В силу этого и государственная власть, принимающая по правилам законное участие в избрании церковных предстоятелей-епископов, митрополитов и патриархов, не может без собора, являющегося главным и первенствующим фактором в деле избрания, принимать от упомянутых лиц предъявляемых ими отречений и делать относительно их какие бы то ни было постановления.

Государственной власти по правилам принадлежит вполне законное участие при поставлении епископа, особенно же при поставлении перво-епископа, т.е. митрополита или патриарха.

Какое же значение имело это участие? В толковании 4 правила I вселенского собора мы видели, что в избрании церковного предстоятеля непосредственное участие принимали народ и епископы. Последним это право принадлежало исключительно. С течением времени церковь стала признавать при выборах и участие государственной власти, которая, по словам Сократа, проявляла столько ревности о процветании церкви и столько забот о церковном благе, сколько не проявлял иногда и народ. Право это признано за государственной властью с тех пор, как она стала христианскою. Константин уже пользуется этим правом, но в каком смысле и с какою целью? Чтобы отклонить могущие возникнуть при избрании беспорядки и обеспечить за церковью сохранение ее правил. Такова была общая норма церкви. Когда антиохийцы избрали Евсевия своим церковным предстоятелем, то Константин пишет и советует им придерживаться святых правил, святость которых никем не может быть нарушена. Констанций, желая злоупотребить дарованным ему церковью правом, самовластно отправил Георгия занять александрийскую кафедру. Противоканоничность такой попытки была тотчас поставлена ему в вину Афанасием Великим: «Почему, пишет он, желая прослыть охранителем церковных правил, поступает во всем против правил? Где то правило, по которому двор может посылать того, кому надлежит быть епископом?». В другом месте тот же св. отец говорит: «Епископ должен быть избран клиром и народом, но никак не навязан силою против воли народа». Валентиниан принимает при избрании Амвросия медиоланского такое же участие, какое принимал Константин, т.е. участие посредническое, умиротворяющее. Среди народа возникло несогласие относительно того, кого поставить на освободившуюся медиоланскую кафедру, и после долгих споров все, по словам Сократа, остановились, по наитию Божию, на благочестивом Амвросии. Но Амвросий еще не был крещен и колебался, принять ли ему предложенное место. Валентиниан, к которому все обратились, должен был порешить дело. Тогда он написал клиру и народу, что усматривает в этом избрании волю Божию и не видит причины, препятствующей приступить к посвящению. Феодорит еще ярче изображает нам упомянутый случай и показывает, какое значение придавал Валентиниан своему праву участия при избрании церковных предстоятелей. Когда клир и народ не могли согласиться относительно избрания предстоятеля для своей церкви, собор обратился к императору, умоляя его по своей мудрости высказаться в пользу того или иного кандидата. Император, не считая себя уполномоченным на это, отклонил их просьбу, напомнив им о церковных правилах и сказав, что они лучше его должны знать достойнейшего. Когда избрали Амвросия, император приветствовал нового епископа и советовал тотчас же посвятить его. Такой же взгляд на свое право участия показывают нам: Феодосий при избрании Нектария епископом константинопольским, Аркадий при избрании Иоанна Златоуста, Феодосий II при избрании Нестория и др.. Вообще в первые века церкви государственная власть, как мы видим, участвует в выборах, но исключительно с тою целью, чтобы сохранить в точности церковные правила и сделать соборный избирательный акт общеобязательным для всего государства.

В этом отношении не было перемены и в позднейшие века. В VI веке участие государственной власти при избрании церковных предстоятелей ничем не отличалось от участия клира и народа. Для примера упомянем об Епифании, который, после своего избрания и посвящения, в своем письме к папе Гормизде, пишет, что в его избрании участвовали: император, императрица и все государственные вельможи, вместе с клиром, монахами и народом. Император Юстиниан установил своей CXXIII новеллой, чтобы предварительно избирались три кандидата и уже из них избирали достойнейшего на освободившуюся кафедру. В случае, если не было трех достойных, то надо было избрать двоих и даже одного, и, если в течение шести месяцев ни на одного из них не падал выбор, то, по предписанию той же новеллы, избирать должен был тот, кому надлежало при посвящении занять первое место. Как видно из этого, Юстиниан далек от мысли присвоить себе какое-то новое право, не дарованное ему церковными правилами. По крайней мере, в последнем случае он мог бы присвоить себе некоторое право, но он не делает этого, не желая нарушать правил. Упомянутое предписание он основывает на древнем обычае (secundum priscam consuetudinem). Это решение Юстиниана возобновлено было впоследствии в CXXXVII новелле. Народ и клир избирают троих, а первенствующий епископ (metropolitanus, vel consecrator quicumque alius) должен был избрать из них одного. Император, как видно из этого, и не думал о присвоении себе какого-либо особого права, права назначать своего кандидата. Он устанавливает только норму, которой следует руководствоваться клиру и народу при избрании церковных предстоятелей, и уже заранее выдает им свое подтверждение с той единственно целью, чтобы для каждого члена государства постановления собора сделать столь же обязательными, как и предписания каждого другого государственного акта. Когда впоследствии некоторые императоры стали злоупотреблять этою властью, то всегда подвергались порицанию, и каждая их попытка, подвергаясь достойному осуждению, оставалась безрезультатной. Вот один из таких примеров. Копроним, пренебрегая церковными правилами и обходя законный порядок избрания, назначил предстоятелем константинопольской церкви одного из своих любимцев, вовсе не отличающегося благочестием. Против нарушения правил восстали клир и народ, осуждая такой поступок и называя его тираническим. Император был вынужден поскорей загладить свою ошибку и удовольствоваться лишь возможностью видеть у себя при дворе своего друга-патриарха, лишенного всякой церковной юрисдикции. Другие императоры также нередко пытались присвоить себе не принадлежащее им право при избрании, но попытки их всегда подвергались осуждению.

Участие государственной власти при избрании епископа, митрополита и патриарха выражалось, следовательно, с одной стороны в наблюдении за тем, чтобы церковные постановления были обеспечены от какого бы то ни было нарушения, с другой стороны, в принятии со стороны той же власти соборного акта, конечно, после строгого соблюдения всех требований церковных постановлений. Приводим здесь одно авторитетное свидетельство в подтверждение того, что участие это именно имело такое значение. При поставлении константинопольского патриарха, одно из главных участвующих при этом лиц, обращаясь к избранному, говорит: «Державный и святый наш самодержец и царь наш и божественный, священный и великий собор призывают святейшество твое на высочайший престол константинопольской патриархии». На основании этих слов некоторым казалось возможным утверждать, что патриарха поставлял император, а собор имел при этом лишь второстепенное значение; точно также, когда шла речь об отречении патриарха от кафедры, то многие утверждали, что это отречение находится в зависимости только от императора и может быть принято им одним, помимо собора. Блаженный Симеон солунский, архиепископ солунский XV в., великий защитник православия от иноверцев, чтобы положить конец ложным толкованиям существовавшей на этот счет практики, в своем известном сочинении (Περί τών ίερών χειροτονιών, De sacris ordinationibus) говорит, что все дело императора в подобных случаях состояло в том, что он являлся исполнителем соборного решения, не делая этого по какой-либо особой власти, но по власти, которую ему дарует церковь, как своему защитнику: «Через это (т. е. вышеприведенные слова) они (т.е. объявляющие избрание) свидетельствуют, что царь не сам по себе нарекает, но согласно с собором и вместе с собором, и только содействует. Посему заблуждаются те нововводители, которые по внушению ненависти утверждают, будто царь поставляет патриарха. Отнюдь не царь, а здесь действует собор; царь же, как благочестивый, только содействует, как сказано, не только потому, что он есть защитник церкви и царь помазанный, но и чтобы, помогая и содействуя, защищать и делать твердыми распоряжения церкви». И далее, продолжая вразумлять тех, которые основывают свое утверждение о поставлении патриарха императором на том, что последний при поставлении вручает посох патриарху, говорит им, что император дает ему посох не от себя, но как уполномоченный церковью, «а сам он не поставляет патриарха и не дает ему ничего, а изъявляет лишь согласие на готовое дело и помогает ему. А что он ничего не дает ему, но скорее принимает от него, являясь лишь сотрудником в церковном деле, ясно видно из того, что он, вручив своей рукою священный жезл избранному, приближается к нему, преклоняет голову и, затем, по обычаю обнажив ее, принимает благословение и целует руку избранного. Еще яснее видно из того, что он сам ничего не дает ему, но делает это единственно с тою целью, чтобы показать, какую любовь питает он к церкви и утверждает то, что ею установлено... ибо царь чтит церковь, а не господствует над нею».

После такого свидетельства блаженного Симеона Солунского излишне всякое дальнейшее рассуждение о значении участия государственной власти в поставлении церковных предстоятелей. Все участие выражалось в том, что государственная власть торжественным образом изъявляла свое признание соборного постановления, вследствие чего это постановление получало характер общеобязательного для всей империи.

В силу этого на последний вопрос, поставленный нами в нашем толковании 9 правила III Вселенского собора, может ли государственная власть, участвующая в избрании церковных первопредстоятелей, независимо от других участников избрания, т.е. независимо от собора, принимать и самовластно, без собора, решать относительно отречения от кафедры, поданного каким-либо церковным предстоятелем, то по праву православной церкви и на основании церковной практики, оправдываемой всеми веками существования церкви, ответ на такой вопрос может быть только отрицательный.

Следовательно, по учению православной церкви, ни один епископ, на какой бы иерархической ступени он ни находился, не смеет подавать отречения от вверенной ему кафедры; подав же таковое, он перестает быть епископом в строгом смысле слова, т.е. теряет все права, принадлежащие ему, как епископу, по правилам, даже и право именоваться епископом, – если только надлежащая каноническая власть не дозволит ему последнего каким-либо особым образом и из милости. Вследствие этого, кафедра его является совершенно вакантной, как будто бы он умер, т.е. наступает каноническое вдовство, которому, по правилам, тотчас или не далее как через три месяца, должен быть положен предел избранием и поставлением нового епископа. Что касается поданной отставки, то право обсуждать ее принадлежит исключительно той власти, которая вверила данному лицу его кафедру, а так как собор по праву избирает кого-либо и вверяет ему известную кафедру, то, следовательно, один только собор имеет право принять или не принять поданную отставку, государственная же власть может принимать в этом лишь столько участия, сколько она принимала его при поставлении данного лица на известную кафедру.

Евстафий, о котором упоминает это послание, был епископом Памфилии. А Памфилия есть епархия Атталии. Итак, названный муж, подвергшись бедствиям, и по малодушию и недеятельности отказавшись от управления епископиею, представил и письменное отречение от епископства. Хотя там на его место рукоположен был другой, но Евстафий со слезами пришел к сему священному собору, и не требовал себе возвращения города, или церкви, не заводил об них спора с рукоположенным после него, но просил имени и чести епископа, то есть, желал называться епископом и иметь честь в престолах и другом подобном, что принадлежит епископу. Итак, священный собор говорит: мы возсоболезновали о старце, признали слезы его общими нам и употребили исследование дабы узнать по правилам ли извержен сей человек, может быть, вследствие обвинений его кем нибудь в каких нибудь неуместных действиях. А когда мы узнали, что ничего такового с ним не было, а что он отрекся от епископства, и посему должен лишиться оного за недеятельность, то признали, что не следует порицать недеятельность сего мужа, то есть неспособность к делам, а рассудили, что лучше должно помиловать старца, долгое время лишенного его отечества и отеческого жилища. Посему мы определили, и признали справедливым, чтобы он имел имя епископства и честь и общение то есть право входить внутрь алтаря, и приобщаться; но чтобы сам не священнодействовал, и не рукополагал, если не будет приглашен от другого епископа к сослужению с ним, или совместному рукоположению, или если не получит поручения от епископа оной области совершать что-либо таковое. И мы, говорит собор, предоставили ему это; а если вы положите о нем какой более благосклонный совет, или ныне, или посем, то есть предоставите ему какие либо большие права, или преимущества; то и это нам будет приятно. Из этого соборного снисхождения некоторые думают выводить заключение, что епископам дано право отрекаться от их церквей, а архиерейство удерживать. А я думаю, что отсюда скорее выходит противное, именно то, что в древности отрекающиеся от епископства лишались всего, что до того времени имели, и после отречения не имели никакого архиерейского права, и не именовались епископами. Ибо, если был обычай, чтобы отрекшийся сохранял архиерейские права, то за чем же именно Евстафий со слезами обратился к священному собору, и просил, чтобы ему называться епископом, и иметь честь епископа, и собор писал об этом к собору Памфилийскому? Итак, из сего послания открывается, что полное отречение архиереев от епископства подлежало осуждению и его не было в то время, ибо в послании говорится, что «утомленный заботами по причине излишней недеятельности, не знаем как, – представил письменное отречение. Ибо ему, яко единожды приявшему на себя священноначальственное попечение, подобало удерживати оное с духовною крепостию, как бы вооружатися на труды, и охотно преносити пот, обещающий воздаяние». Итак, что не было тогда обычая представлять отречения от церквей, – это явствует из написанного собором: «не знаем – как, представил письменное отречение». Ибо только тем, кому дело представляется странным и кто недоумевает, свойственно говорить: не знаем, как случилось то, или это; а если бы дело было обычное, не было бы и недоразумения. Прибавление: «ибо ему, яко единожды приявшему на себя священноначальственное попечение, должно было удерживати оное» и так далее дает понять, что отречение от священноначальственных попечений не дозволено, но скорее запрещено и осуждается. Ибо если только еще сначала призываемые к пастырскому служению народу, в случае неповиновения избирающим их, подлежат отлучению по 36-му правилу святых Апостолов, доколе не примут служения, и по 17-му правилу Антиохийского собора; то каким образом рукоположенные и принявшие предстоятельство над людьми могут быть приняты без опасения, когда отказываются и отрекаются от порученного им божественною благодатию служения? Каким образом таковые не епитимиям будут подлежать, а будут иметь отличие называться епископами и принимать архиерейскую честь? Это антиохийский собор предоставил, как преимущество, рукоположенному в какой нибудь предел, но не принятому тамошним народом, не по собственной вине, но по бесчинию и злонравию народа, как говорится в осмнадцатом правиле сего собора. И буква сказанного послания показывает, что то все было снисхождением к малодушию Евстафия и чрезмерной его скорби. Ибо в послании говорится, что, когда он пришел, и со слезами просил того и другого, все мы возсоболезновали о старце и сочли слезы его общими всем нам; и чрез несколько слов: «но понеже не подобает много порицати недеятельность сего мужа, паче же надлежало помиловати старца» и так далее. Итак, из сего явствует, что отцы собора, тронутые слезами и глубокою старостью сего мужа, и опасаясь, чтобы от чрезмерной печали с ним чего не случилось, оказали то снисхождение, которое оказали, но не поставили этого в закон, и не предписали этому так быть и на будущее время. Ибо они конечно знали правила, и не определили бы противного апостольским правилам и постановлениям прежде них бывших святых отцев, и не дозволили бы желающим и отрекаться, – и архиерейскими преимуществами пользоваться и после отречения. Ибо каким образом могли это седлать те, которые мыслят, что однажды принявший на себя священноначальственное попечение должен удерживать оное с духовною крепостию, и что следует за этим далее? А что все это они сделали, будучи тронуты слезами оного старца, – это открывается и из многих других изречений послания, и из следующих написанных слов: «аще же положите о нем какой более благосклонный совет, то и сие будет угодно святому собору»; они так жалели сего мужа, будучи тронуты его слезами и несчастием, что и других поощряли на милость к нему и призывали к состраданию. Если же принимают сие соборное послание за правило, а не за снисхождение, оказанное этому Евстафию; то почему отрекшимся от своих церквей и от самого архиерейства в том случае, если они опять приходят и плачут, не дают как имени епископства, так и архиерейских прав, и чести? Потому что таковый является однажды отрекшимся от всего, и лишенным всего, как это видно из слов отцев собора: «мы производили исследование, дабы уведати, подвергся ли он законному извержению, или только в некоторых неуместных поступках обличаем был. И мы уведали, яко ничего такового им не соделано, а наипаче в вину Евстафию поставлено отречение». Итак, как если бы он изобличен был в каком либо безместном поступке, точно так же он вследствие отречения является лишенным всех прав епископства, так что кажется собору и изверженным. Но однакоже собор, преклоненный его слезами, определил то, что содержится в послании. Итак, тем, которые принимают послание за правило и постановление, не покажется нисколько странным, что намеревающиеся отречься от управления делами и от самого архиерейства (которые, по их мнению, разделены одно от другого) опять принимают то и другое, и присвояют себе звание епископа, и священнодействие и честь. Следовательно не согласно с мыслию сих досточтимых отцев рассуждают те, которые пользуются этим посланием, как правилом, и думают, что им дается епископам право отрекаться от их церквей, а архиерейство удерживать за собою. Заключающие таким образом противоречат и другому правилу. Ибо собор шести сот тридцати святых отцев, бывший в Халкидоне, в шестом правиле постановил: решительно никого ни во пресвитера, ни во диакона, ниже в какую степень церковного чина, не рукополагати иначе, как с назначением рукополагаемого именно к церкви градской, или сельской, или к мученическому храму, или к монастырю; а о рукополагаемых без точного назначения (собор определил) поставление их почитати недействительным, и нигде не допускати их до служения, к посрамлению поставившего их». Итак, если имеющие меньшую степень без точного назначения, не допускаются до рукоположения, но, хотя бы и были рукоположены, остаются не действующими, и таковое дело казалось столь неуместным, что и рукоположивший считается достойным посрамления; то каким образом имеющий больший, ил скорее самый высший из всех сан сделается епископом без назначения и без имени, будет и называться епископом, и будет удостоен архиерейских прав? Ибо всякой архиерей при рукоположении назначается к какому-либо городу, и именуется епископом оного. Итак, оставивший город, в который был назначен, и отрекшийся священнодействовать в нем и блюсти находящееся в нем стадо Великого Архипастыря, каким образом впредь будет называться епископом, и над кем будет наблюдать? Ибо имя епископа обозначает его дело и деятельность; и тот, кто прекратил деятельность, тем потерял и название. А тот, кто не может называться епископом, может ли принять участие в каком либо праве священства, может ли пользоваться архиерейским преимуществом и честию? Как будет и именоваться иерархам тот, кто не имеет под своею властию клира и не начальствует над посвященными? А кому не принадлежит по истине имя иерархии, тому не принадлежит и деятельность; ибо не участвующий в имени, тем более не должен участвовать в деле. Итак, наконец, никто не должен быть допускаем отрекаться от возложенного на него служения епископства, исключая того, кто сам себя объявляет недостойным священства. А если кто даст доказательства, что отрекающийся совершенно не канонически получил епископство; то отрекающийся, вместе с представлением отречения должен быть лишен всего священнического сана и всякого права, присвоенного архиерейству. Что не должно допускать отречения, это ясно видно и из третьей главы послания святого Кирилла к Домну, где говорится: «но и кроме сего с церковными постановлениями не сообразно, яко некие священнодействователи представляют рукописание отречения» и так далее. Ищи и написанное в десятом правиле святого священномученика Петра, архиепископа александрийского.
Евстафий, долженствовавший с твердостию переносить труды епископства (ибо так должен делать и всякий епископ), обратил тыл и малодушно отрекся. Вместо него рукоположен Феодор; а он со слезами и стыдом просит чести епископства. Рукоположенный вместо него неповинен, именно потому, что вместо обвинения имеет отречение его. Сей епископ Евстафий, по недеятельности, и будучи не в состоянии управлять делами церкви, и бороться с приходящими к нему заботами и противостоять им, отрекся от управления делами, и вместо его рукоположен был другой. Потом он пришел на бывший в Ефесе собор и не возвращения епископства себе просил (ибо если бы этого просил, то не был бы и выслушан, так как однажды уже отрекся от него, и на место его рукоположен был другой); но искал епископской чести и общения. И признан был в сем достоинстве без всякого прекословия, так что разрешено ему и именоваться епископом, и иметь честь и кафедру, и священнодействовать только не самовластно, а когда получит позволение от брата и соепископа по благорасположению и любви во Христе. Из сострадания отцы сего собора предложили собору Памфилийскому, к которому принадлежал и Евстафий, положить о нем какой либо более благосклонный совет или ныне, или потом. – Это значило – или принять его в праздную церковь, или иначе как поступить с ним.
Памфилия есть епархия Атталии. И когда некто Евстафий, который был в ней епископом, отрекся письменно от епископства по причине некоторых беспокойств и деловых обстоятельств, а потом опять просил со слезами иметь только честь и звание епископа, святый собор был этим тронут и, чрез настоящее послание отправленное к собору Памфилийскому, определил, чтобы старец был удостоен милости, и чтобы Феодор, поставленный епископом в Памфилии, опять оставался епископом, а Евстафий, как не изверженный, но по причине недеятельности, отрекшийся, имел, по снисхождению, то чего искал, то есть, имя и честь епископа, и общение, то есть, право приобщатся внутри алтаря; но чтобы не совершал ничего епископского, если не будет на это позволения от местного епископа. Ибо собор не почитал справедливым порицать недеятельность сего мужа, то есть, неспособность его к делам. На основании такого содержания послания некоторые говорят, что архиереям этим посланием дано право отрекаться от престолов церквей, но сохранять архиерейство; ибо, говорят, если бы это не было возможно, то собор не дозволил ба Евстафию иметь имя и честь епископа и, с соизволения местного епископа, священнодействовать. Но это, как я думаю, несправедливо. Ибо что определено отцами, то определено по снисхождению; и не должно определенное по снисхождению для какой нибудь полезной цели приводить в пример и удерживать на будущее время, как правило. Иначе, когда и послание не говорит, что Евстафий отрекся от исполнения епископского служения, и удержал священство (ибо не стал бы и просить получить то, что имел); но говорит лишь о том, что он отрекся от епископства, и когда отцы не определили, что допущенное, по состраданию, в отношении к Евстафию имеет силу и на последующее время, – то на каком основании они разделяют неразделимое и возводят в закон то, чего не содержится в послании? И я думаю, что это снисхождение допущено не без осмотрительности. Ибо когда правила и послание святого Кирилла к Домну определяют, чтобы никто из священников не представлял рукописаний отречения (потому что если, говорят, они достойны служения, должны пребывать в нем, а если недостойны, не должны удаляться чрез отречение, но когда будут осуждены по делам); то как может кто нибудь сказать, что ефесский собор и в особенности председательствовавший на нем великий Кирилл составил определение, противное самому себе и прочим отцам? Но как отречение Евстафия, как кажется, не было твердо, а колебалось в некоторых частях; то святой собор, по снисхождению, склонился к такому определению. А что таково было отречение Евстафия, это открывается и из самого послания, в котором говорится: «не ведаем како Евстафий представил письменное отречение» и как бы представляется странным принятие сего отречения. Ибо если оно было во всем непоколебимо, то Евстафию не дано было бы право ни именоваться епископом, ни священнодействовать, так что данное в настоящем послании снисхождение не есть всеобщее. Это открывается и из написанного отцами, что собору угодно, если бы со стороны местных епископов был и другой какой более благосклонный совет о сем старце. Еще скажи: поелику халкидонский собор определяет, чтобы никто решительно не был рукополагаем без назначения; то епископ, удержавший одно священство, как говорят некоторые, каких священников иерархом будет именоваться, или кого будет учить? Над кем епископствовать? Решительно ни над кем. Посему то одно священство и не может быть удержано и сохранять силу. Ищи еще девятое правило святого Петра, архиепископа александрийского.
Евстафий, о котором идет речь в настоящем послании, был епископом Памфилии, она же Атталийская митрополичья область. Предавшись епископским попечениям и занятиям, он, по малодушию и неопытности в епископских делах и искушениях, изнемог и составил письменное отречение, из-за чего Поместный собор рукоположил на его место другого. Затем Евстафий пришел на этот святой Вселенский собор, со слезами испрашивая не епископскую кафедру, от которой отрекся, а позволение иметь честь и имя епископа. Собор проникся соболезнованием и состраданием к нему из-за его старости и того, что он плакал и жил вдали от родины и отеческих жилищ, а главным образом и в особенности из-за того, что он отрекся, будучи извержен не за какое-то злодеяние, не за свою небрежность и нерадение (ведь если бы дело обстояло так, то, несомненно, Собор никогда бы его не помиловал и не дал ему даже просто имя епископа), но по своему малодушию и неспособности к делам. Собор определил, чтобы он имел и имя епископа, т. е. чтобы назывался епископом, и честь, т. е. чтобы восседал вместе с епископами, и общение, т. е. чтобы он причащался, литургисал и рукополагал вместе с епископами, однако же не самостоятельно, а с позволения и разрешения местного епископа. Сверх того, Собор сказал памфилийским епископам, что если они или сейчас, или после задумают даровать Евстафию что-либо другое, лучшее и большее, это будет угодно и Собору. А это не что иное, по объяснению анонимного толкователя, как поставить его епископом в какую-нибудь незанятую область.
Того же собора от послания к сущим, в Памфилии епископом. Сеже девятое правило. Терпети подобает Евстафиеви, в епископии крепко. Себо всякому епископу должно есть, он же плещи дав, неполезно отречется: Феодор же в того место поставлен бысть, он же плачася и моляся, чести прося, неповинен. Поставлеи же в него место, имыи яве того отречение, без греха есть.
Сей Евстафий епископ памфилийский, Памфилия же область есть италийская, убог сыи, и не могии церковных вещей правити, и находящего нань попечения строити, и управляти таковых, отречеся церковных вещей правления, рекше оставити епископию писанием, и поставлен бысть в него место ин, именем Феодор. И потом на ефесский собор прииде моляся и кланяяся, не епископию хотящее паки прияти. Аще бо бы и просил епископию паки, не быша его послушали, единою тоя отрекшася, и уже в него место, иному в ней поставлену сущу, но честь епископскую прося имети, и общение: и оправдан бысть в ней, от святого собора без всякого прекословия, якоже и епископом именоватися ему, и честь святительскую и седалище имети, и служити и поставляти пресвитеры, и диаконы, не по своему господству, ни своею волею егда хощет, но егда брат некии епископ повелит ему в своей церкви служити, или поставити кого, по предложению, и любве ради Христовы. Милосердием же сего святаго собора отцы, и сие слово приложиша, к сущему в Памфилии собору, рекше, аще же о нем лучше нечто совершаете, или ныне, или посеем: сеже есть, или в праздну церковь не имущу епископа ввести того, или инако некако дарованием помощи ему.