Еще о неясности Ветхого Завета, и о человеколюбии Божиим, и о том, что не должно осуждать друг друга

Еще о неясности

Ветхого Завета, и о человеколюбии Божиим,

и о том, что не должно осуждать друг друга

Радуется пастух, когда видит стадо волов своих здо­ровым и тучным; радуется и земледелец, когда видит нивы свои цветущими; но не так радуется земледелец на нивы, и пастух на волов, как я радуюсь теперь и восхищаюсь, взи­рая на это прекрасное гумно, наполненное этими духовными сно­пами. Когда слово благочестия сеется в столь многих и таких слушателях, то необходимо должны скоро произрасти обильные и зрелые колосья послушания. Когда кто-либо проводит бо­розды в глубокой и тучной почве, то он, хотя бы и не ще­дрою рукою бросал семена, получит обильные плоды, потому что свойство местности собственною силою восполняет скудость семян. Так точно и тот, кто сеет в души послушные и исполненные благочестия, хотя бы бросал скудные семена уче­ния, увидит богатую жатву, потому что мудрость слушателей прикрывает скудость говорящего. Тоже бывает и в рыбной ловле. Хотя бы рыболовы были и неопытны, но, если они заки­дывают сети в залив, богатый рыбою, то легко извлекают добычу, потому что множество стекшейся рыбы прикрывает ихнеопытность. Если же в такой ловле множество имеющих быть уловленными часто вознаграждает неопытность ловца, то тем более так случится в этой ловле духовной. Те рыбы, как скоро увидят закидываемые сети, тотчас отклоняются и отбе­гают; а вы поступаете напротив: когда увидите вставшего и распростершего невод учения, то не только не уклоняетесь и не убегаете, но идете далее внутрь, стекаясь со всех сторон, и каждый, толкая и тесня ближнего, старается сам первым по­дойти и попасть в сеть. Поэтому мы никогда не извлекали не­вода пустым, не по причине нашей опытности, а – вашего усер­дия. Итак, довольно услаждал нас и прежде язык, источающий неподдельное и чистое золото и имеющий источники меда на устах, или лучше, сладостью духовного учения превос­ходящий приятность всякого сота, – разумею язык блаженного Павла.

Но так как вы, по свойственному вам любомудрию, не уничижаете и того, что есть у меня, бедного и скудного, а уди­вляясь превосходнейшему, приходите слушать слова и нашей ску­дости, то я и вышел с усердием отдать вам долг, который я обещал прежде, но не выполнил, потому что обширность учения воспрепятствовала нам дойти до конца. Какой же это долг? Необходимо напомнить вам о начале займа, чтобы, зная предмет, яснее, было вам исследование его. Мы исследо­вали тогда, почему Ветхий Завет темнее Нового, – вы, конечно, помните это, – и высказали только одну причину – грубость слушателей, и привели во свидетели Павла, который говорит: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом (2Кор.3:14). Мы показали, что как законодатель Моисей имел покрывало, так и закон имел покрывало – неясность; но это покрывало не служило ни к укоризне законодателя, ни к осуждению закона, а обличало немощь слушателей, потому что Моисей имел покрывало не для себя, а для тех, которые не могли выносить славы лица его, когда же он обращался к Господу, тогда снимал с себя покрывало. Так и закон, еще не будучи в состоянии препо­дать учения совершенного и исполненного любомудрием, учения о Христе и Новом Завете, – все то заключалось в ветхоза­ветном Писании как бы в сокровищнице, – имел покрывало, снисходя к иудеям, а для нас соблюдая все богатство, чтобы это покрывало было снято, когда придет Христос и мы к Нему обратимся. Итак, видите, до какого достоинства довело нас пришествие Христово, – возвело на степень Моисея. Но, мо­жет быть, кто-нибудь скажет: для чего же тогда и возвещаемобыло то, что не могло быть для них ясным? Для того, чтобы оно принесло пользу людям последующим. Достоинство проро­чества состоит не в том, чтобы возвещать о настоящих со­бытиях, но чтобы предсказывать будущие. Когда пророчество высказывается прикровенно, то по исполнении события становится более ясным, а до исполнения – отнюдь нет. Таким образом, будучи высказано прикровенно, оно было темно, а когда события исполнились, то сказанное сделалось более ясным. А чтоб вы убедились, что пророчество, высказываемое хотя бы и за долгое время, но высказываемое прикровенно, бывает неясным в ожидании исполнения событий, я покажу вам это из примера самих учеников (Христовых). Разрушьте храм сей , говорил Христос иудеям (Ин.2:19). Именно, когда Он изгонял осквернявших храм торговлею, то они говорили: каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать? На это он отвечал: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его .А Он говорил о храме тела Своего (Ин.2:21). Это было некоторым пророчеством, потому что еще не было ни креста, ни разрушения церкви, ни тридневного воскресения, которое Он сам совершил. И посмотри, с какою точностью выразил Он то и другое, – и дерзость иудеев, и собственную свою силу. Но, однако, они не поняли го­воримого. И вовсе не удивительно, что не поняли иудеи, когда даже ученики Его, как говорит Писание, не поняли, пока Он не воскрес из мертвых; а тогда поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус (Ин.2:22).

Видишь ли, что они имели нужду в исполнении событий, чтобы пророчество сделалось ясным, и что иудеи не были ви­новны, не понимая тех пророчеств о Христе до пришествия Христова, потому что с пришествием Его пророчества имели сделаться понятными и ясными. Послушай, что говорит Сам Христос: если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха (Ин.15:22). Почему не имели бы греха, когда пророче­ства предвозвещали? Потому, что хотя и предвозвещали, но до пришествия Того, о Ком предсказывалось, не были ясными и понятными. Если бы и тогда пророчества были ясными и по­нятными для иудеев, то очевидно, что и до пришествия Его они имели бы грех;. если же они не имели греха, то очевидно по неясности и прикровенности того, что говорилось. Притом до пришествия Христова от них и не требовалась вера во Хри­ста. Для чего же предсказываемо было тогда? Для того, чтобы, когда Он придет, они имели домашних учителей, которые руководили бы их, и знали, что эти события не новость и это домостроительство не недавнее, но что о нем предвозвещенобыло издавна, за долгое время; а это не мало могло привлекать их к вере. Итак, вот одна причина неясности (пророчеств), которую мы подтвердили и многими свидетельствами в преж­ней беседе. Но, чтобы не наскучить вам, говоря опять одно и тоже, нужно оставить ее и сказать о другой причине, которая делает Ветхий Завет не темным и не непонятным, а более трудным для нас, – ведь иное дело – вовсе не понимать ничего из предлагаемого и видеть лежащее покрывало, а иное – пости­гать говоримое, но только постигать с трудом.

Итак, в чем состоит вторая причина, по которой Ветхий Завет труднее Нового? Ветхий Завет, который мы имеем, на­писан не на нашем природном наречии: он написан на одном языке, а мы читаем его на другом; вначале он был написан на языке еврейском, а мы приняли его на языке греческом. Но когда с одного языка переводят на другой, тогда встречают много трудностей. Сведущие во многих язы­ках хорошо знают, до какой степени не возможно передавать со всею ясностью речь природного своего языка при переводе на другой язык. Это и было причиною трудности Ветхого За­вета. Еще за триста лет до пришествия Христова, при египет­ском царе Птоломее, Ветхий Завет был переведен на грече­ский язык; и это было весьма полезно и необходимо. Пока он относился к одному народу еврейскому, дотоле оставался на еврейском языке, потому что никто другой не стал бы тогда внимать ему, так как остальная часть рода человеческого на­ходилась в крайней грубости. Когда же должен был явиться Христос и призвать к Себе всю вселенную не только чрез апостолов, но и чрез пророков, – ведь и они руководят нас к вере и познанию Христа, – тогда наконец пророчества, как бы некоторые входы и пути, прежде загражденные неясностью языка, Бог сделал открытыми со всех сторон посредством перевода, чтобы все, стекаясь отовсюду из среды язычников и с великим удобством проходя этими путями, могли по ним придти к Царю пророков и поклониться Единородному Сыну Божию. Потому еще до времени пришествия Христова все они были переведены; если бы они оставались только на еврейском наречии, а между тем Давид говорил бы: проси у Меня, и дам Тебе народы в наследие Твое и концы земли во владение Твое (Пс.2:8), то как мог бы узнать говоримое сириянин, или га­латиец, или македонянин, или афинянин, при неясности Пи­сания? Также, – когда Исаия взывал: как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен (Ис.53:7); и еще: к корню Иессееву, который станет, как знамя для народов, обратятся язычники, – и покой его будет слава (Ис.11:10);и еще: земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море (Ис.11:9). Также, – когда Да­вид опять говорил: все народы, восплещите руками, воскликните Богу гласом радости (Пс.46:6); и еще: сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих (Пс.109:1).

Потому, так как в Ветхом Завете предсказано и о страдании, и о воскресении, и о вознесении, и о сидении одесную, и о втором пришествии Христовом, и обо всем том вообще, что содержится в Новом Завете, то чтобы это не осталось неизве­стным для последующих народов и чтобы они не были в неведении о силе пророчества, благодать Божия еще до прише­ствия Христова предуготовила перевод Писаний и сделала их полезными не только обратившимся из язычников, но и тем иудеям, которые были рассеяны по всей вселенной и уже не употребляли еврейского языка. Таким образом вот уверовал и язычник, взирая на знамения иудеев. В свою очередь, как могли бы апостолы обратить и иудея, если бы не представили ему домашнего учителя-пророка? Если Павел, пришедши в Афины, имел нужду в надписи, начертанной на жертвеннике, и из ней извлек поучение афинянам, надеясь легче побудить их собственным их оружием, что и случилось, то тем бо­лее, беседуя с иудеями, он имел нужду в помощи со сто­роны пророков, чтобы те не обвиняли его, будто он предла­гал слуху их нечто новое и странное. Но почему, скажешь, не быть бы одному языку, чтобы мы не встречали никакого затруд­нения? Да, человек, был в древности один язык, и как одна у людей природа, так был один у всех и язык. В начале не было иноязычного, не было разноречивого, не было ни индийца, ни фракиянина, ни скифа, но все говорили одним языком. Какая же, скажешь, была причина (различия языков)? Мы, всегда непризнательные к Благодетелю, оказались недостой­ными этого одного языка. Что говоришь ты? Оказались недостойными языка? И животные бессловесные все имеют свой собственный язык; овцы блеют, козы блеют, бык мычит, конь ржет, лев рыкает, волк воет, дракон свистит; каждое из бессловесных сохранило собственный свой звук, а я один лишился своего языка? Дикие и кроткие, ручные и неукротимые животные оста­лись каждое при своем, в начале доставшемся им языке, а я, владыка их, лишен этой чести? Их честь неизменна, а я лишился даров Божиих? Какой, столь великий, совершил я грех? Ужели не довольно было прежних наказаний? Бог дал мне рай, – и изгнал меня израя; я вел жизнь свободную отскорбей и трудов, – Он осудил меня на пот и изнурение; земля доставляла мне все без посева и без плуга, – Он по­велел ей произращать терние и волчцы, и меня обратил опять в нее; Он наказал меня смертью, и женский пол в наказа­ние подверг болезням рождения и трудам. Не довольно было этих наказаний, – Он отнял у меня язык, лишил меня и этой чести, чтобы я отвращался от единоплеменных и единородных, как от диких зверей, отделяясь языком от общения с ними. Я распространил это возражение для того, чтобы, когда приведу разрешение, победа была тем блистательнее. Если Бог хотел, скажешь, лишить меня всего этого, то для чего и давал мне это в начале? Хотите ли, я извлеку отсюда же и разрешение, – из этого самого возражения? Так много оправда­ний для Бога, что и самого возражения противника, без всякого прибавления с нашей стороны, достаточно для опровержения обвинений. Если он хотел лишить меня всего этого, то для чего и давал мне это в начале? И я скажу тоже самое: если Он хотел лишить тебя всего этого, то для чего и давал? Значит, Он потому дал тебе это в начале, что не хотел отнимать у тебя. Что же вышло? Не Бог отнял у тебя, а ты сам поте­рял данное тебе. Удивляйся же Его человеколюбию, по которому Он даровал, и обвиняй самого себя за легкомыслие, по которому ты не сохранил дара. Таким образом очевидно, что не тот виноват, кто вручил залог; а тот подлежит обвинению, кто утратил залог. Бог доказал, что Он любил, был человеколюбив и хотел одарить, тогда как никто не принуж­дал Его и не заставлял, – не по удивлению к заслугам твоим, и не имея надобности воздавать тебе за какие-нибудь труды, но тотчас по сотворении тебя, тотчас Он дал тебе это преимущество, чтобы показать, что этот дар был не воздаянием за заслугу, но одною только благодатию. Если же ты не сохранил данного, то обвиняй самого себя, а не Того, Кто дал тебе дар.

Но разве это только можем мы сказать за Владыку? Доста­точно, конечно, и этого оправдания; но бесконечная Его благость и неизреченное человеколюбие представляет нам множество и других оправданий. Не то одно можно сказать, что Он даровал, а ты потерял, хотя даровавший и таким образом освобож­дается от обвинений, или, лучше сказать, еще достоин вели­чайшего удивления за то, что, и предвидя, как ты потеряешь, не лишил тебя дара; но я могу сказать и другое, гораздо большее. Что же такое? То, что и после того, как ты потерял по соб­ственному легкомыслию, Он снова возвратил тебе потерянное,лучше же сказать – не одно только потерянное, но еще гораздо большее того. Ты потерял рай, а Он дал тебе небо. Видишь ли, как приобретение выше потери, во сколько изобильнее это бо­гатство? Он дал тебе небо, чтобы явить Свое человеколюбие, и уязвить диавола, показывая, что, хотя бы диавол делал тысячи коз­ней человеческому роду, он не достигнет никакого успеха, так как Бог всегда ведет нас к высшей почести. Итак, ты поте­рял рай, а Бог отверз тебе небо; ты осужден на труд вре­менный, – и удостоен жизни вечной; Он повелел земле про­изращать терние и волчцы, а душа произрастила тебе плод Духа.

И посмотри, до чего снизошло человеколюбие Божие. По­терявшие что-нибудь из своих стяжаний, хотя бы приобрели большее и драгоценнейшее, однако стараются найти и то поте­рянное, и не прежде удовлетворяются, как возвратив его. Так и тебе, когда ты потерял рай, Бог дал не только небо, но и рай, и небо. Ныне же будешь со Мною в раю , говорит Он (Лк.23:43), чтобы утешить скорбящую душу не только прибавле­нием большего, но и возвращением потерянного. Впрочем, если угодно, обратимся к самому предмету нашей речи, и посмот­рим, как мы потеряли язык. История не мало способствует безопасности; кто знает состояние прежней безопасности, тот будет осторожнее и в остальном. Необходимо сказать вам все, именно, что в древности у всех людей был один язык и что впоследствии он распался на многие. Доколе он был один и когда распался на многие? И исчез ли тот самый язык, когда вошли в употребление другие, или он оставался, когда вошли в употребление прочие? Для чего он был сме­шан и по какой причине? Потом на каком из этих мно­гих языков написан Ветхий Завет, – из-за которого мы и коснулись всего этого, – на древнем ли и первобытном, или на тех, которые вошли впоследствии? Но не бойтесь; хотя всего этого сегодня мы не можем сообщить, но, конечно, сообщим вам после. Для чего же, не намереваясь сообщить всего се­годня, мы перечислили вам содержание всех долгов своих? Для того, чтобы вы, ожидая уплаты, всегда имели нас в уме своем. Ведь кто дал кому-нибудь в займы денег и имеет должника, еще неуплатившего долг, тот и за трапезою, и дома, и на площади, и на постели, везде думает, и во сне бре­дит о своем должнике; любовь к деньгам делает то, что и должник вместе с деньгами постоянно присущ душе заи­модавца. Поэтому и мы объявили свои долги, чтобы от надежды уплаты нам всегда быть в ваших душах, и дома, и на пло­щади, и где бы вы ни находились; но всех долгов сегодня мыне уплатим, чтобы чрез ожидание остающегося оставить в вас повод к воспоминанию о нас. Подлинно, крепкая опора для нас – постоянно пользоваться вашею любовью, – любовью такого и столь великого народа. Кто пользуется любовью, тот, конечно, будет пользоваться и молитвою; а как велико это благо, видно из следующего. Тот Павел, который был восхищен до третьего неба, слышал неизреченные глаголы, победил все потребности природы, будучи, наконец, в совершенной безопас­ности, имел еще нужду в молитве учеников и говорил: умоляю вас, братия, Господом нашим Иисусом Христом и любовью Духа, подвизаться со мною в молитвах за меня к Богу (Рим.15:30,31); и еще: всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом, и старайтесь о сем самом со всяким постоянством и молением о всех святых и о мне, дабы мне дано было слово (Ефес.6:18,19). И везде видите вы, что он то просит молитв у своих учеников, то благодарит их по получении. А чтобы не говорил кто-нибудь, что Павел прибегает к молитвам учеников по смирению, он показывает и силу их, когда гово­рит так: Который и избавил нас от столь близкой смерти, и избавляет, и на Которого надеемся, что и еще избавит, при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас (2Кор.1:10,11).

Если же молитва народа избавляла от опасности Павла, то как же не следует ожидать и нам великих плодов от такого предстательства? Молясь сами по себе, мы бываем слабы, а когда соберемся, становимся более сильными; потому мы и молим Бога всенародно и со взаимною помощью. Так и царь часто, осудив кого-нибудь на смерть, не склоняется на просьбу кого-нибудь одного об осужденном; но если умоляет целый город, то смягчается и по многочисленности умоляю­щих освобождает ведомого в пропасть от осуждения и воз­вращает к жизни. Такова сила всенародной молитвы. Для того все мы и собираемся сюда, чтобы успешнее преклонить Бога на милость; молясь сами по себе, мы, как я выше сказал, бы­ваем слабы, а вознося молитву в союзе любви, умоляем Бога даровать нам просимое. Говорю это не напрасно и не для себя только, а для того, чтобы вы всегда спешили в собрания, чтобы вы не говорили: что же, разве я не могу молиться дома? Можешь молиться, но эта молитва имеет не столь великую силу, как та, которая совершается вместе с сочленами, когда все тело Церкви единодушно и единогласно воссылает проше­ние, в присутствии священников, возносящих молитвы всего народа.

Хочешь ли знать, какова сила молитвы, совершаемой в Церкви? Некогда Петр был заключен в темницу и связан многими цепями. Церковь прилежно молилась о нем Богу (Деян.12:5),и тотчас освободила его из темницы. Что же может быть сильнее этой молитвы, которая приносила пользу столпам и твердыням Церкви? Павел и Петр – твердыни и столпы Церкви: и на одном из них она расторгла узы, другому отверзла уста. Но, чтобы показать сугубую ее силу не только из тогдашних событий, но из совершающихся еже­дневно, мы напомним вам о самой молитве, совершаемой наро­дом. Если бы кто-нибудь из простых людей велел вам, каждому по себе, молиться о спасении епископа, то каждый, ко­нечно, отказался бы, как от бремени, превышающего его силу. Когда же вы все вместе слышите диакона, повелевающего это в словах: помолимся о епископе, и о старости, и о заступле­нии, да право правит слово истины, и о сущих здесь и по­всюду, – тогда не отказываетесь исполнить повеление, но, созна­вая силу вашего собрания, усердно возносите молитву. Посвя­щенные в тайны знают, о чем я говорю; молитве оглашен­ных это еще не предоставлено, так как они не достигли до такого дерзновения, а вам служащий при молитвах повелевает приносить их и о вселенной, и о Церкви, простирающейся до концов земли, и о всех, управляющих ею епископах, – и вы повинуетесь с готовностью, свидетельствуя самым делом, что велика сила молитвы, согласно возносимой в церкви народом. Впрочем, возвратимся к своему предмету, к тому, что в древности был один язык. Итак, откуда известно, что был один язык? На всей земле , говорится, был один язык и одно наречие (Быт.11:1). Неясны эти слова. Разве земля имеет уста? Нет; что же и о чем здесь говорится? Не об этой бесчувственной и непо­движной земле говорится здесь, но так назвало Писание весь вообще род людей, напоминая им о собственной их природе, напоминая о матери, из которой они произошли. Это живое существо, т.е. человек, двойственно, состоит из двух естеств, чувственного и духовного, т.е., из души и тела, и имеет сродство как с небом, так и с землею. Духовным естест­вом своим он имеет общение с высшими силами, а чув­ственным соприкасается с земными предметами, составляя со­бою некоторую тесную связь между тем и другим творением. Поэтому, когда он делает что-нибудь угодное Богу, то назы­вается духовным, получая это название не от души, а от дру­гого высшего достоинства, – от действия Духа, – так как для совершения добрых дел нам недостаточно души, если не бу­дем получать той помощи. А чтобы вы убедились, что для со­вершения добрых дел нам недостаточно и души, – но что я говорю: для совершения добрых дел? даже и для возможностиразуметь глаголы (Божии), – апостол говорит: душевный человек не принимает того, что от Духа Божия (1Кор.2:14). Как плотским он называет того, кто раболепствует плоти, так и душевным называет того, кто вверяет дела умствованиям человеческим и не принимает действия Духа. Но мы называемся, как я ска-зал, духовными, когда совершаем добрые дела; а когда согре­шим, падем и сделаем что-нибудь недостойное нашего благородства, тогда Писание называет нас по низшему нашему естеству – именует нас землею. Так и здесь, намереваясь осудить некоторых, именно тех, которые строили башню, пре­возносились гордостью, стали думать о себе выше своего достоин­ства, – намереваясь осудить их гордость, оно назвало их по низшему их естеству, сказав: на всей земле был один язык. А чтоб вы убедились, что так называет оно нас, когда мы со­грешим, Бог называл так Адама после греха, сказав: ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт.3:19), хотя Адам не зем­лею только был, но имел и бессмертную душу. Почему же он назван землею? Потому, что согрешил. А когда Бог тво­рил его, то не назвал его так, но как? Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему: и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и да страшатся и да трепещут вас все звери земные на всей земле (Быт.1:26;9:2). Видишь ли, каковы преимущества природы (человеческой), каковы почести, каковы похвалы? Но это до греха; а после греха уже: прах ты и в прах возвратишься . Послушай же, как и Малахия предвещает тоже, или – лучше – Бог чрез пророка: вот, Я пошлю к вам , говорит Он, Илию пророка . Для чего пошлет? И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их (Мал.4:5,6). Так как имеет быть тот суд страшный и ужасный, то, чтобы Судия не осудил некоторых безответных на наказания, и чтобы Илия, пришедши и предсказав, что близко – при дверях насту­пление суда, сделал людей благоразумными, – ведь сказанное за много лет обыкновенно пренебрегается, – то названный про­рок и придет возобновить это в нашей памяти. Впрочем, теперь надобно доказать, что землею называются согрешающие.


Итак, сказав: он обратит сердца отцов к детям , Бог присовокупил: чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием . А пора­жает Он согрешающих. Видишь ли, что согрешающие назы­ваются землею? И, в свою очередь, в другом месте, пропо­ведуя о Христе, пророк говорил так: и будет препоясанием чресл Его правда, и препоясанием бедр Его – истина (Ис.11:5). Не потому, чтобы у Бога были ребра и чресла, – ведь Божество бестелесно, – но этим он указывает нам на непод­купность и непогрешимость приговора Судии, на то, что у Негонет места ни клеветникам, ни обидчикам, ни подкупу день­гами, ни незнанию правды. В здешних судилищах и невин­ный наказывается, и виновный избегает наказания, потому что правда часто извращается; а когда придет Судия праведный и непогрешимый, препоясанный правдою по чреслам своим и обвитый истиною по ребрам своим, – тогда все получат долж­ное с точностью. И жезлом уст Своих поразит землю (Ис.11:4). А чтобы ты убедился, что он говорит не о земле, а о греш­никах, – прибавил: и духом уст Своих убьет нечестивого . Видишь ли, что и здесь грешники названы землею? Зная это, когда услышишь, что на всей земле был , разумей и ты, в свою очередь, человеческую природу. Этим Писание напоминает нам о собственном нашем ничтожестве, потому что великое благо – рассматривать свое сродство, и знать, из чего мы состав­лены. Рассматривание природы это, – достаточное учение о смиренно­мудрии; оно может укротить все страсти и произвести спокой­ствие в душе. Поэтому некто предлагал такое увещание: внемли себе, размышляй о своей природе и ее устройстве, и этого до­вольно для тебя, чтобы постоянно смиряться (Втор.15:9). По­тому праведный Авраам постоянно содержал в себе эту мысль и никогда не высокомудрствовал. Беседуя с Богом, имея пред Ним такое дерзновение и получив от Него сви­детельство своей добродетели, он говорил: я, прах и пепел (Быт.18:27). И другой, желая усмирить человека надменного, не распространяется много, а только напоминает ему об его природе и сильно вразумляет его, так говоря: что гордится земля и пепел (Сир.10:9)? Но ты говоришь мне о том, что оказывается после смерти? Усмири его при жизни. Те­перь он не знает, что он земля и пепел. Он видит благо­образие тела, видит власть, услужливость льстецов, сопровож­дающих его тунеядцев, одевается в драгоценные одежды, облекается великими знаками власти, и этот призрак оболь­щает его и располагает забывать о природе. Знаем, что мы земля и пепел, но знаем мы, смиренномудрствующие; а он не ожидает доказательства на это при кончине, не идет к могилам и гробницам предков, но смотрит на настоящее, ни­сколько не думая о будущем. Научи же его еще здесь, что он земля и пепел. Подожди, говорит; я научу его не этому, но другому, гораздо более уничиженному, чтобы он, когда станет тщеславиться, познал свое ничтожество, чтобы еще при жизни получил врачество. Сказав: что гордится земля и пепел? – он прибавил: и при жизни извергаются внутренности его (Сир.10:10). Что значит: и при жизни извергаются внутренности его ? Эти слова, может быть, неясны. Утробою называет он внутренности, на­зывает чрево, наполненное калом, множеством нечистоты и зловония, не с тем, чтобы осудить природу, но чтобы привести к смиренномудрию. И при жизни извергаются внутренности его . Видишь ли уничиженность и тленность существа? Не ожидай дня кончины, чтобы убедиться в своей слабости; но рассмотри человека еще при жизни, вникай мыслью в его внутренности – и ты увидишь все его ничтожество. Однако, не падай духом; не по ненависти к нам, а щадя нас, Бог устроил так, чтобы подать нам великий повод к смиренномудрию. Если человек, будучи зем­лею и пеплом, дерзнул сказать: взойду на небо (Ис.14:13), то куда не увлекся бы он мыслью, если бы не имел узды от природы? Итак, когда ты увидишь, что кто-нибудь надмевается, подни­мает голову, возвышает брови, несется на колеснице, выра­жает угрозу, ввергает в темницу, предает смерти, причи­няет обиды, то скажи ему: что гордится земля и пепел? И при жизни извергаются внутренности его . Это можно сказать не только о человеке частном, но и о самом сидящем на царском пре­столе. Смотри не на багряницу, и не на диадему, и не на золо­тые одежды, а исследуй саму природу – и ты не увидишь в ней ничего больше, чем у простых людей; или – лучше – рас­смотри, если хочешь, и порфиру, и диадему, и одежды, и всю эту пышность, и ты опять увидишь, что и это состоит из земли. Всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой (Ис.40:6). Вот, все это украшение оказывается даже ниже земли. Видишь ли, как укрощает гордость, как низвергает всякую надменность размышление о самой природе? Довольно только подумать, что мы такое, и из чего составлены – и тотчас исчезнет надмен­ность помыслов. Для того Бог и сотворил нас из двух естеств, чтобы, когда ты будешь превозноситься гордостью, ус­мирила тебя низость плоти; а когда ты помыслишь что-нибудь неблагородное и недостойное дарованной тебе от Бога чести, благородство души возводило бы тебя к соревнованию силам небесным.


Не только для истребления гордости полезно рассматри­вание природы, но, когда возмущает нас и какая-нибудь дру­гая страсть, например, страсть к деньгам, или эта непристойная и доводящая до распутства страсть к телесной красоте, оно может укрощать страсть. Поэтому, когда ты видишь жен­щину благообразную, с светлым взором, веселую, с блестя­щими щеками, с необыкновенною красотою в лице, воспламе­няющую твои помыслы и возбуждающую пожелание, то представь, что предмет твоего удивления – земля, что воспламеняет тебяпепел – и душа твоя перестанет неистовствовать. Вскрой кожу лица ее, и тогда ты увидишь все ничтожество ее красоты; не останавливайся на поверхности, но проникай мыслью глубже, – и ты не найдешь ничего больше, кроме костей, нервов и жил. Но недостаточно этого? Представь, что она изменилась, состарилась, заболела, что глаза ее впали, щеки опустились, весь прежний цвет поблек; подумай, чему ты удивляешься, и усты­дись своего суждения. Ты удивляешься грязи и пеплу, тебя воспламеняет пыль и прах. Говорю это, не осуждая природы, – да не будет, – не унижая ее и не подвергая презрению, но же­лал приготовить врачество для больных. Бог сотворил ее та­кою, столь уничиженною, для того, чтобы показать и собствен­ную силу и Свое попечение о нас, бренностью природы распола­гая нас к смиренномудрию и укрощая всякую нашу страсть, а вместе с тем являя Свою мудрость, по которой Он мог и в грязи образовать столь великую красоту. Поэтому, когда я уничижаю естество, то открываю искусство Творца. Как вая­телю мы более удивляемся не тогда, когда он производит нам прекрасную статую из золота, а тогда, когда вырабатывает точ­ный и совершенный образ из грязного вещества, так и высо­чайшему Художнику – Богу мы удивляемся и воздаем хвалу потому, что в пепел и грязь Он вложил необыкновенную красоту и в телах наших явил некоторую неизреченную мудрость. И это совершил Он не в нашем только теле, но и во всем творении. Создав твари большею частью из ве­ществ ничтожных, Он вложил в них ясное доказатель­ство собственного искусства, и вместе напечатлел на них не­которые признаки бренности естества, чтобы ты по искусству и красоте удивлялся Творцу, а по бренности и ничтожности при­роды и естества не покланялся тварям. Блистательно солнце, когда оно светит и озаряет всю вселенную; но с наступле­нием ночи оно затмевается. Что , говорит Премудрый, светлее солнца? но и оно затмевается (Сир.17:30); и не только ночью, но и днем. Солнце часто исчезает и днем для того, чтобы ты удивлялся Художнику за искусство и не покланялся твари по ее слабости. Видишь ли небо, как велико это тело, как оно прекрасно, как блистательно и по наружности превосходнее наших тел? Но оно бездушно. Видишь ли и доказательство искусства, и обличение слабости? Видишь ли предостережения, предложенные тебе с той и другой стороны? Чтобы ты не обви­нял Творца в слабости, Он создал твари прекрасными; а чтобы ты не покланялся тварям, как богам, Он создал их отчасти слабыми. Помните это всегда.Мы объясняем Писания не для того только, чтобы вы по­няли их, но чтобы вы и исправляли свои нравы. Если не бу­дет этого, то напрасно мы читаем, напрасно объясняем. Как борец, приходящий в училище борьбы, намащающийся и поль­зующийся руководством учителя, напрасно приходил бы в это училище, если бы при наступлении борьбы не воспользовался своим искусством, так и вы, приходящие сюда и изучающие все хитрости и козни диавола, напрасно приходили бы сюда, если бы при наступлении времени подвигов падали, увидев благообразное лицо, или превозносясь гордостью, или увлекшись каким-нибудь другим порочным помыслом. Помните же эти слова, сказанные не против природы нашей, а против непо­требных пожеланий; не природу осуждаем мы своею речью, а пожелания. Так-то усмиряйте гнев, так укрощайте похоть, так обуздывайте гордость. На всей земле был один язык и одно наречие (Быт.11:1). Вот предмет нашего исследования. Не о земле здесь говорится, но о том, что у всех людей был один язык. Для чего же язык назван одноим наречием ? Пи­санию обычно называть так речи, т.е., языком. И это необхо­димо знать ради еретиков, осуждающих творение Божие и го­ворящих, что тело – зло. Так как злые движения сердца в Писании означаются названиями телесных членов, например: изощряли язык свой, как у змеи (Пс.139:3), язык их - острый меч (Пс.56:5), то, поэтому, некоторые и думают, что здесь говорится о языке. Не о языке здесь говорится, – да не будет, он ведь – творение Божие, – а об убийственных словах, кото­рые умерщвляют людей и поражают сильнее меча. Язык их - острый меч . и еще: уста льстивые (говорили) от сердца, и от сердца говорили злобное (Пс.11:3), – говорится не о члене телесном, а о лу­кавых речах. Так и здесь, в словах: на всей земле был один язык , Писание учит не тому, будто у всех людей были одни уста, но устами оно назвало язык; потому после слов: на всей земле был один язык , оно присоединило: и одно наречие . Точно так же, когда оно говорит: гортань их - открытый гроб (Пс.5:11), то осуждает не гортань, а исходящие из нее злые речи, мертвое учение; это ведь действительно – гроб, вместилище мерт­вых костей и тел. Таковы уста и тех, которые порицают Создателя; таковы уста тех людей, которые говорят срамное, злословят, изрыгают из своей гортани слова зловонные и не­потребные.


Наполни гортань свою, человек, благовонием, а не зло­вонием; сделай ее царскою сокровищницею, а не гробом сата­нинским. Если же она уже гроб, то, по крайней мере, закройее, чтобы не выходило из нее зловоние. Ты имеешь дурные по­мыслы? Не выноси их посредством слов; пусть они лежат внизу, и скоро заглохнут. Мы – люди, часто питающие в себе много порочных, непристойных и постыдных помыслов; но не будем позволять этим помыслам переходить в слова, чтобы, сдавливаемые внизу, они ослабевали и погибали. Как тот, кто ввергнул в яму различных свирепых зверей, если сверху закроет эту яму, то легко задушит их, а если оста­вит хотя некоторый выход и хотя малую возможность дышать, то даст им большое послабление и не только не задушит их, но сделает еще более свирепыми, так бывает и с по­рочными помыслами, когда они зарождаются внутри. Если мы преграждаем им выход наружу, то скоро уничтожаем их; а если выпускаем их посредством слов, давая им пере­вести дыхание посредством языка, то делаем их более силь­ными и от занятия постыдными словами скоро впадаем в бездну непристойных дел. Поэтому пророк и назвал гор­тань не просто гробом, но гробом открытым , осуждая то са­мое, о чем я сказал; кто произносит постыдные слова, тот не себя только срамит, но распространяет великую заразу и между ближними и обращающимися с ним. И как, открыв гробы, мы наполнили бы города заразою, так и скверные уста, открываемые с бесстыдством, заражают всех обращающихся с ними тягчайшею болезнью. Потому на уста нужно наложить дверь, и запор, и узду. Таким образом мы достаточно дока­зали, что тогда был один язык. Далее необходимо сказать, почему введены многие языки. Впрочем, займемся пока нрав­ственною беседою. Научим свой язык носить узду и не про­износить просто все, что есть в душе, не порицать братьев, не угрызать и не пожирать друг друга. Гораздо хуже кусаю­щих тело те, которые делают это словами. Первые кусают зубами тело, а последний угрызает словами душу, наносит рану доброй славе, причиняет рану неисцельную. Поэтому он подвергнется тем большему наказанию и мучению, чем тяг­чайшее причиняет угрызение. И не поэтому только порицатель будет лишен прощения, но и потому, что он не может представить ни справедливого ни несправедливого предлога к своему пороку. Другие грехи, хотя и неосновательные имеют причины, однако имеют, – например, блудник увлекается похотью, вор хочет избавиться от бедности, человекоубийца удовлетворяет гневу; а порицатель не может представить никакого предлога. В са­мом деле, какой предлог, скажи мне, в обилии денег? Ка­кому удовлетворяет он пожеланию? У него нет никакогодругого повода, кроме зависти, не имеющей ни справедливой, ни несправедливой причины. Поэтому он и лишится всякого прощения. Ты хочешь порицать? Предлагаю тебе для этого полез­ный предмет. Ты хочешь злословить? Злословь свои грехи. Припомни Мне , говорит пророк, станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться (Ис.43:26). Видишь ли порицание, доставляющее венец, похвалу и оправдание? И еще: первый в тяжбе своей прав (Притч.18:17), –себя самого, а не другого. Если ты сделаешься порицателем другого, то будешь наказан; а если – себя самого, то будешь увенчан. И чтобы ты узнал, как велико благо – порицать свое грехопадение, для этого и го­ворится: первый в тяжбе своей прав . Если же он праведник, то как будет порицателем? А если он по­рицатель, то как будет праведником? Праведник не подле­жит порицанию. А чтобы ты узнал, что и грешник, порицая свои грехи, чрез самое порицание их становится праведником, для этого и говорится: первый в тяжбе своей прав . Что значит: первый ? Слушай внимательно. В судилищах бывают две стороны: одна – доносчиков, другая – тех, на которых доносят; одна – обвинителей, другая – обви­няемых; одна – виновных, другая – невинных; и начало речи предоставляется обвинителю, невинному. Но здесь – напротив. Ты, виновный, предвосхить начало речи, чтобы тебе сделаться невиновным; не дожидайся обвинителя. Хотя бы ты принадле­жал и к виновным, но прежде, нежели услышишь что-ни­будь подобное от обвинителя, сам обвини свои прегрешения. Язык есть меч изощренный; но им мы не станем ранить других, а будем вырезать собственные гнилые язвы. Хочешь ли узнать, что праведники обыкновенно порицали не других, а са­мих себя? Послушай Павла, который взывает: благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик (1Тим. 1:12,13). Видишь ли, как он порицает самого себя? И еще: Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый (1Тим.1:15). И еще в другом месте: я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию (1Кор.15:9). 9. Видишь ли, как везде он порицает самого себя? Он знал пользу этого порицания, знал, что оно доставляет оправ­дание. Так, когда нужно было ему порицать самого себя, он порицал беспощадно; а когда видел, что кто-нибудь осуждал чужие пороки, то, смотри, с какою строгостью заграждал ему уста, говоря так: не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения (1Кор.4:5). Предоставь суд Тому, Кто знает тайны сердечные. Хотя бы ты, по твоему мнению, точно знал дела ближнего, суд твой ошибочен: кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем (1Кор.2:11)? Сколь многие из презираемых и ничтожных просияют светлее солнца? Сколь многие из великих и славных окажутся пра­хом и гробом повапленным? Слышал ли ты, как Павел порицает самого себя, с силою и даже преувеличенно непре­станно вспоминая о грехах, за которые он не имел подвер­гнуться осуждению? Он был хульником, и гонителем, и доса­дителем прежде своего крещения, а крещение изгладило те грехи; однако он вспоминает о них, не потому, чтобы дол-жен был отдать за них отчет, а чтобы показать человеко­любие Божие, и каким его, бывшего таким, устроил Бог, сделав из гонителя апостолом. Если же он вспоминает о грехах, изглаженных, то тем более мы должны вспоминать о грехах, сделанных нами после крещения. Какое нам будет оправдание, или какое прощение, когда тот непрестанно вспоми­нал о делах, не подлежащих осуждению, а мы не вспоми­наем даже и о тех, за которые должны будем дать отчет, но, оставив собственные пороки, занимаемся чужими? Послушай, что говорит Петр: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный (Лк.5:8). Послушай, как и Матфей порицает прежнюю свою жизнь, называет себя мытарем и не стыдится открыто осуждать прежнее свое поведение (Мф.10:3). Не имея ничего, за что бы осуждать себя после крещения, они вспоминают прежнее, на­учая нас не составлять никакого суждения о чужих пороках, а заботиться и непрестанно помышлять о своих собственных. Нет, подлинно нет другого такого врачества для исце­ления от грехов, как непрестанное воспоминание о них и постоянное их осуждение. Так мытарь мог избавиться от бесчисленных грехов, сказав: Боже! будь милостив ко мне грешнику (Лк.18:13). Так фарисей лишился вся­кого оправдания за то, что, оставив мысль о своих без­закониях, стал осуждать вселенную, говоря: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь (Лк.18:11). Поэтому и Павел увещевал так: каждый да испытывает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом (Гал.6:4). Хочешь ли знать, как в ветхом завете праведники порицали самих себя? Послушай, и они го­ворили согласно с теми. Так Давид говорил: беззакония мои превысили голову мою, подобно тяжелому бремени отяготели на мне (Пс.37:5). А Исаия взывал: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами (Ис.6:5). И три отрока, находясь в печи и предавая за Бога тела свои на смерть, причисляли себя к крайним грешникам и говорили: согрешили мы, и поступили беззаконно (Дан.3:29), тогда как что было светлее их, что чище? Здесь, если они и совершили какие-нибудь грехи, то естество того пламени изгладило все их. Однако они не смотрели на добрые дела свои, а помышляли о грехах. Так и Даниил после львиного рва, после бесчисленных страданий, которые он претерпел, – и он осуждал самого себя, а ближнего ни­кто. Почему? Потому, что порицающий самого себя умилостив­ляет Его и располагает к себе; это порицание делает пра­ведника еще праведнее, а грешника избавляет от осуждения и делает достойным прощения. Итак, зная это, будем за­ботиться не о чужих, а о своих пороках; будем испытывать свою совесть, вспоминать всю свою жизнь, исследовать каждый из наших грехов, и не будем не только порицать других, но даже и слушать порицающих. Ведь и за это положено осуж­дение и величайшее наказание. Не внимай , говорит Писание, пустому слуху (Исх.23:1). Не сказано: слуху суетному не верь; но: и не принимай его; загради свои уши, прегради вход порицанию, покажи, что и ты – слушатель сам не меньше чув­ствуешь неприязни и отвращения к порицателю, как и тот, кого он порицает. Подражай пророку, который говорит: тайно клевещущего на ближнего своего - сего я изгонял (Пс.100:5). Не сказал: я не верил, или не принимал слов его; но: и прогонял его, как врага и противника.


Но есть люди, которые, утешая себя суетным утеше­нием, говорят так: Господи, не поставь мне этого в грех, потому что я должен отвечать на слышанное! К чему это оправдание? К чему такое извинение? Молчи, и ты будешь из­бавлен от обвинений; не говори ничего, и ты будешь свободен от опасения. Для чего ты сам на себя навлекаешь беспокой­ства и пред Богом, и пред людьми? Для чего делаешь сам себя подлежащим обвинению? Для чего налагаешь на себя тяг­чайшее бремя? Разве не довольно для тебя давать отчет в собственных пороках, что ты наваливаешь на себя еще чужие грехи? Напрасно это оправдание; не за слышание только ты будешь отвечать, но и порицание вменится тебе; если ты, услышав, не молчишь, то будешь отвечать не за слышание только, но и за порицание. От слов своих оправдаешься , говорит Господь, и от слов своих осудишься (Мф.12:37). Я говорю и объ­являю это, боясь не за тех, которых порицают, а за тех, которые порицают. Тот, кого порицают, не терпит никакогооскорбления или вреда; напротив, если ложно то, что говорят о нем, он получит еще награду; а если справедливо, и тогда он не терпит никакого вреда от твоего порицания. Ведь Судия произнесет ему приговор не по твоему злословию. И, если должно сказать нечто удивительное, великодушно переносящий порицание получит даже величайшую пользу, подобно тому, как и мытарь; а порицающий, хотя бы и справедливо порицал ближнего, весьма много вредит себе. Не нужно и доказывать того, что он погиб, если клевещет; но для всякого, конечно, очевидно и то, что, хотя бы он говорил и правду, он сам себе приготовляет строжайший суд, разглашая несчастия ближ­него, делаясь причиною соблазнов, открывая всем то, что надлежало бы скрывать, и проповедуя о грехах ближнего. Если соблазнивший одного неминуемо будет наказан, то соблазняющий весьма многих худою молвою какому не подвергнется наказанию? И фарисей не лгал, а говорил правду, называя мытаря мыта­рем, однако, был осужден. Итак, зная это, возлюбленные, будем избегать порицания. Нет греха тяжелее и вместе легче этого греха. Почему? Потому, что он совершается быстрее вся­кого беззакония и скоро увлекает человека невнимательного. Остальные грехи требуют и времени, и издержек, и ожидания, и помощников, и часто продолжительностью времени пресе­каются. Например, решился ли кто убить, решился ли похи­тить или обратить в свою пользу чужое, – ему предстоит много хлопот, и от медленности часто он теряет свой гнев, от­казывается от порочного стремления, оставляет гибельную мысль, не прибавляет к своему желанию самого дела. А при порицании не так, но если мы не очень бдительны, то легко увлекаемся. Не нужно нам ни времени, ни ожидания, ни издержек и ни­каких хлопот, чтобы сказать худое, но довольно только ре­шиться, и желание тотчас переходит в дело, – потому что здесь требуется к услугам только язык. Потому, если это зло быстро, если этот грех легко приражается, если тяжко за него нака­зание и мучение, а пользы никакой, ни великой, ни малой, то будем с великим тщанием избегать этой болезни, будем прикрывать чужие пороки, а не разглашать, будем увещевать согрешающих, как и Господь говорит: если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним (Мф.18:15). Негласность обличений сделает более легким и врачевание. Не будем терзать, не будем разъедать чужих ран; не будем подражать мухам, но будем соревновать пчелам. Мухи садятся на раны и разъедают их; а пчелы летают по цветам. Поэтому последние делают соты, а первые причиняютболь телам, на которые садятся; эти отвратительны, а те вожде­ленны и достолюбезны. Будем же, поэтому, заставлять свою душу летать по лугу добродетели святых и непрестанно распро­странять благоухание их подвигов, а ран ближнего не будем разъедать. Но, если и увидим людей, делающих это, будем заграждать им уста, удерживая их страхом наказания и на­поминая им о сродстве их с братиями. Когда же они ничего такого не послушаются, то назовем их мухами, чтобы хотя унизительность этого названия удержала их от дурного занятия, чтобы, оставив это дурное занятие, они употребляли весь свой досуг на рассматривание собственных пороков. Таким обра­зом и падшие восстанут, припоминая свои грехи не разглашен­ные, и, непрестанно помышляя о собственных пороках, легко отстанут от них, чрез воспоминание о прежних грехах сделавшись более медленными к совершению остальных, и постоянно представляющие добродетель святых получат вели­чайшую ревность подражать им. А когда чрез все это будет исправлено целое тело нашей Церкви, то мы будем в состоянии всею полнотою ее войти в царство небесное, которого да сподо­бимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава ныне и присно и во веки веки веков. Аминь.