размер шрифта

Поиск по сайту



Похвала св. мученику Роману. Слово первое.

Собрание творений святителя Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского





b>СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ ПЕРВОЕ
о святом мученике Романе[1].

Общение между мучениками и всеми другими членами церкви в силу любви, соединяющей всех. Сорадование труднее сострадания, оно уничтожает зависть. Любовь выше даже мученичества. Св. Роман соединял любовь с мученичеством; в жестокое гонение он ободряет и укрепляет христиан; диавол отсекает ему язык, чтобы верующие лишились его наставлений, а сам он не подтвердил бы увещаний своих смертью и мучился бы, не имея возможности подкреплять падающих, но Бог дарует мученику и без языка дар слова, как и всегда Он злоумышления диавола обращает в благодеяния для человека. Это чудо – доказательство возможности воскресения тела, подобно чуду с жезлом Аарона. Увещание к ревности о спасении, потому что Бог несомненно спасет, лишь бы люди исполнили, что с их стороны нужно для этого.


Опять память мучеников и опять праздник и духовное торжество. Они страдали, и мы радуемся; они подвизались, и мы веселимся; их – венец, и слава – общая, или – лучше – слава всей церкви. Как же, скажешь, это может быть? Так, что мученики суть наши части и члены; но "страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены" (1Кор.12:26). Венчается голова – и остальное тело веселится. Один делается победителем на Олимпийских играх – и весь народ радуется и принимает его с великой похвалой. Если же на Олимпийских играх получают такое удовольствие те, которые нисколько не участвовали в трудах, то тем более это может быть при подвижниках благочестия. Мы – ноги, а мученики – голова; но "не может сказать голова ногам: вы мне не нужны" (1Кор.12:21). Прославлены члены, но превосходство славы не отчуждает их от союза с остальными частями: тогда особенно они и славны, когда не отклоняются от союза с нами; так и глаз, будучи светлее всего остального тела, тогда сохраняет свойственную ему славу, когда не отделяется от остального тела. И что я говорю о мучениках? Если Владыка их не устыдился быть нашей главой, то тем более они не стыдятся быть нашими членами, потому что в них вкоренена любовь, а любовь обыкновенно соединяет и связывает разделенное и не слишком разбирает достоинства. Поэтому как они сострадают нам в грехах наших, так мы радуемся с ними их подвигам. Так и Павел повелел делать, сказав: "радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими" (Рим.12:15). Но плакать с плачущими не трудно, а радоваться с радующимися не очень легко: мы легче сострадаем находящимся в несчастьях, нежели сорадуемся благоденствующим. Там самое свойство несчастья достаточно для того, чтобы подвинуть к состраданию и камень; а здесь, при благосостоянии, зависть и недоброжелательство не дозволяют не очень любомудрому быть участником в удовольствии. Подлинно, как любовь соединяет и связывает разделенное, так зависть разделяет соединенное. Поэтому, прошу, будем стараться сорадоваться благоденствующим, чтобы очистить свою душу от зависти и недоброжелательства, – ничто так не отгоняет эту тяжкую и трудноизлечимую болезнь, как сорадование живущим добродетельно. Послушай, как Павел высок в том и другом отношении: "кто",говорит он, "изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (2Кор.11:29). Не сказал: и я не печалюсь, но: "и я не воспламенялся", желая словом "воспламеняться" представить нам напряженность своей скорби. И еще, в другом послании: "вы стали царствовать без нас", говорит, "и о, если бы вы царствовали, чтобы и нам с вами царствовать!" (1Кор.4:8). И еще: "теперь мы живы, когда вы стоите в Господе" (1Фес.3:8). Смотри, как вожделенно было для него благоденствие братий: он даже не считал себя живущим, если они не спасаются. Человек, восхищенный до третьего неба, вознесенный в рай, участвовавший в неизреченных тайнах и получивший такое дерзновение перед Богом, не очень чувствовал зти блага, если не видел и братий спасающимися вместе с ним. Он знал, верно знал, что ничто не больше любви и не равно ей, даже самое мученичество, которое есть верховное из всех благ; а каким образом, послушай. Любовь и без мученичества делает учениками Христа, а мученичество без любви не могло бы сделать этого. Откуда это видно? Из самых слов Христа; Он говорил ученикам: "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин.13:35). Вот, любовь без мученичества делает учениками. А что мученичество без любви не только не делает учениками, но и не приносит никакой пользы тому, кто терпит, послушай Павла, который говорит: "если я отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы" (1Кор.13:3).

Потому особенно я люблю этого святого, собравшего нас сегодня, блаженного Романа, что вместе с мученичеством он явил великую любовь; поэтому и был отсечен ему святой язык. Подлинно, не излишне исследовать и то, почему не повел его диавол на истязания, казни и мучения, но отрезал ему язык. Он сделал это не напрасно, а с большим лукавством: ведь это – зверь коварный и делает и воздвигает все против нашего спасения. Исследуем же, для чего он решился на отсечение языка; но поведем речь несколько выше: таким образом мы узнаем и Божие человеколюбие, и терпение мученика, и злобу диавола, а познав Божие человеколюбие, возблагодарим Господа, узнав терпение мученика, будем подражать подобному нам рабу, поняв же злобу диавола, будем отвращаться этого врага. Для того Бог и дал нам разуметь козни его, чтобы, возненавидев его более, мы удобнее побеждали его. А что можно узнавать замыслы его, послушай, что говорит Павел о прелюбодее. В послании к Коринфянам он говорит так: "окажите к нему любовь, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы" (2Кор.2:8,11). Что же за причина, по которой он отсек мученику язык? Позвольте мне начать рассказ несколько выше. Жестокая война некогда была возбуждена против церквей: не варвары делали набеги на города и не какие-либо иноземцы, но сами те, которые по-видимому были предстоятелями нашей вселенной, поступали с подчиненными суровее и свирепее всех варваров, врагов и тиранов; не свобода только, и отечество, и имущество, и настоящая жизнь тогда были в опасности, но царство небесное, и уготованные блага, и бессмертная жизнь, и исповедание Христово. Придуман был некоторый новый способ пленения; не из здешнего города изгоняли, но старались лишить вышнего Иерусалима свободного, и принуждали каждого принести в жертву душу на жертвенниках, отречься с клятвой от своего Господа, подчиниться тирании бесов, служить губителям и врагам нашего спасения – бесам, что было тягостнее и несноснее тысяч смертей и всякой геенны для душ христолюбивых. Тогда-то, когда многие были потопляемы, и буря усиливалась, и многие терпели кораблекрушение, этот блаженный Роман, пройдя в среду их, рассудил не тотчас предать самого себя опасностям, но наперед устрашенных, упавших духом, предающих собственное свое спасение – собрал, ободрил и приготовил к новой борьбе, упавших восстановляя, а стоявших укрепляя молитвами, и увещаниями, и советами, много любомудрствуя о будущих и о настоящих вещах, доказывая, что эти временны, а те вечны, противопоставляя трудам воздаяния, истязаниям венцы, страданиям награды, научая, какова жизнь настоящая и какова будущая, и сколь велико различие между той и другой, и что умереть нужно во всяком случае, если и не таким образом окончим мы жизнь, то, во всяком случае, по необходимому закону природы, спустя немного времени, расстанемся с этими телами. Такими и подобными этому увещаниями он укреплял ослабевшие руки, утверждал колена расслабленные (Евр.12:12), возвращал беглецов, отгонял страх, удалял уныние, внушал бодрость, делал вместо боязливых отважными, вместо серн и ланей львами, дышущими великой силой, устроял воинство Христово, обращал наш стыд на головы врагов. Поэтому диавол, увидев, что вдруг произошла перемена, и что те, которые вчера и третьего дня страшились его и трепетали, теперь смеются над ним и действуют смело, выступают против опасностей, кидаются на мучения, и узнав виновника, оставил всех и наконец весь дышал гневом на него, двигая против этой блаженной главы всю свою силу и неистовство. И что он делает? Посмотрите на злобу его. Он не повел мученика на истязания, не отсек его голову, потому что прошедшее время научило его, что все это было напрасно и тщетно: это не только не прекращало ревности верующих, но еще более напрягало ее, делало ее и более сильной и более горячей. Я, говорит, подстилал горячие уголья, а они шли как бы на розы; зажигал огонь, а они бросались как бы в источники прохладных вод; скоблил ребра, прорезал глубокие борозды и изводил потоки крови, а они красовались, как бы осыпанные со всех сторон золотом; я низвергал с стремнин и погружал в море, а они, как будто не в пропасть нисходя, но восходя на самое небо, в таком были состоянии восхищения и восторга, и как бы ликуя на священном торжестве и играя на зеленеющем лугу, так бросался каждый из них на мучения, как будто принимали они не мучения, но весенние цветы и получали венцы, и избытком своей ревности предупреждали мои мучения. Что же, говорит, теперь нужно делать? Отсеку ли ему голову? Но произойдет то, чего он желает, и ученики получат большее увещание чрез дела его, так как он увещевал; что смерть мучеников есть не смерть, но жизнь, не имеющая конца, что ради нее особенно надобно терпеть все и что должно презирать смерть. Итак, если я отсеку голову, и он перенесет это мужественно, то делами еще яснее научит их, что так должно презирать смерть, и еще более ободрит их души и, скончавшись, вдохнет в них еще большую ревность. Поэтому он отсек ему язык, чтобы ученики мученика, лишившись голоса, которым наслаждались, оставшись без совета и без увещания, сделались более робкими и вновь пришли в прежнее уныние, не имея того, кто одушевлял их, возбуждал и вооружал.


И посмотри на злобу диавола. Ирод отсек голову Иоанна, а этот – не голову, а только язык. Почему? По великой злобе и жестокости. Если, говорит, я отсеку голову и он умрет, отойдет, не видя гибели своих братьев; а я хочу поставить его свидетелем падений и несчастия собственных его воинов, чтобы он томился мукой, видя падающих, но не имея возможности подать им руку и не будучи в состоянии предлагать советы, как прежде, так как голос пропадает вместе с языком.

Но "уловляющий мудрых в лукавстве их" (1Кор.3:19) обратил это ухищрение на его голову: диавол не только не лишил их совета, но и сделал то, что они получили большее увещание и стали пользоваться более духовным наставлением. Когда он настоял на этом, то призывается наконец для отсечения врач, и делается палачом вместо врача, не исправляя больной член, а повреждая здоровый; но, исторгнув язык, он не смог исторгнуть вместе с ним и голос. Язык телесный был отсечен, а язык благодати прилетел в уста блаженного; природа лишилась своего члена, будучи принуждена к тому железом, а благодать не допустила, чтобы вместе был потерян и голос, – почему ученики и стали пользоваться более духовным наставлением, слушая не человеческий голос, как прежде, но некоторый божественный, и духовный, и высший нашей природы; и все стекались, сверху ангелы и снизу люди, каждый желая видеть уста без языка и слышать того, кто так говорил. Так было чудно и необычайно, что уста говорили без языка, принося диаволу много стыда, а мученику много славы, ученикам же великое утешение и побуждение к терпению. Таково обыкновение у Бога издревле и с самого начала: то, что диавол замыслит против нас, Он обращает на его голову и устрояет к нашему спасению. Смотри: тот изгнал человека из рая, а Бог открыл ему небо; тот лишил его владычества земного, а Бог дал ему царство небесное и поместил наше естество на царском престоле. Так всегда Он дает блага, большие тех, какие диавол старается отнять. А делает Он это для того, чтобы заставить его быть медленнее в кознях против нас, а нас научить никогда не бояться его ухищрений, как и здесь случилось с мучеником. Диавол надеялся лишить его голоса, а Бог даровал ему гораздо лучший и превосходнейший, потому что не одно и то же было – говорить с языком и – без языка: то было дело естественное и общее для всех, а это сверхъестественное и принадлежащее только ему одному. Если бы даже мученик и остался безгласным по отсечении языка, и тогда у него выполнены были бы все условия борьбы и венец был бы готов, потому что величайшим поражением диавола и ясным доказательством его было самое отсечение языка. Если ты, скверный и всескверный, не боялся языка, то для чего ты отсек его? Для чего ты не оставил орудия борьбы, но затворил ристалище? Как если бы кто, желая состязаться в борьбе, но получив тяжкие раны, и наконец, не в состоянии будучи противиться, приказал отрубить руки противнику, и таким образом стал бить его, то не нужно было бы другого доказательства для того, чтобы присудить победу тому, у кого отрублены руки, – так точно и в отношении к мученику отсечение языка было яснейшим из всех доказательством победы над диаволом. Хотя язык был смертен, но так как он наносил диаволу бессмертные раны, то поэтому диавол весь и дышал гневом против него, подвергая самого себя большему посрамлению, а мученику доставляя светлейший венец, потому что как удивительно – видеть дерево без корня и реку без источника, так и – голос без языка.

Где теперь те, которые не веруют в воскресение тел? Вот голос и умер и воскрес, и в одно мгновение времени произошло то и другое. Это даже гораздо больше воскресения тел, потому что там естество тел остается, а разрушается только их сочетание, а здесь самое основание голоса было истреблено, и однако он опять стал еще более светлым. Если ты отнимешь от флейты дульца, то этот инструмент будет потом бесполезным; но не такова флейта духовная, – напротив, даже лишенная языка, она не только не была безгласной, но издавала песнь еще более благозвучную и таинственную и с более изумительным искусством. Также и от цитры, если кто отнимет только кольцо, то празден становится художник, бесполезно искусство, инструмент никуда не годен; а здесь ничего такого, но все напротив. Цитрой были уста, кольцом язык, художником душа, искусством исповедание; и, хотя отнято было кольцо, т. е. язык, однако ни художник, ни искусство, ни инструмент не сделались бесполезными, но все показали свойственную им силу. Кто сделал это? Кто показал такие чудные и необычайные дела? Бог, Который один творит чудеса, о Котором говорит Давид: "Господи, Господь наш! Как чудно имя Твое по всей земле! Ибо величие Твое превознеслось выше небес. Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу" (Пс.8:2-3). Но тогда – из уст младенец и ссущих, а теперь – из уст безъязычных; тогда природа не созревшая, а теперь уста, лишенные языка; тогда в детях был корень нежный, но плод совершенный, а здесь самый корень был истреблен, и это не препятствовало рождению плода, так как плод языка – голос. Позднейшие чудеса удивительнее прежних. Дабы мы не отказались верить этим чудесам, для этого им предшествовали те, чтобы мы не смущались последними, приучив ум наш к прежним; и для того совершились новые чудеса, чтобы тем, сокрытым и давним, мы верили при помощи явных и бывших недавно. Так некогда и жезл Аарона произрастил, как теперь произрастили уста мученика. Но почему тогда произрастил жезл Аарона? Потому, что бесчестили священника. Почему же теперь произрастили уста мученика? Потому, что хулили великого архиерея, Иисуса Христа. Посмотри, какое сродство в чуде и превосходство. Как тот жезл, не будучи соединен с корнем и не извлекая влаги из земли, лишенный доставляемого ей питания и потерявший плодородную силу, вдруг показал плод, – так точно и здесь голос, лишившись корня и не имея силы от этого орудия, вдруг произрос в устах сухих и бесплодных. В этом сродство, а в другом превосходство, потому что великое различие между тем и другим плодом. Тот был чувственный, а этот духовный, и самые небеса открывал он тому, кто издавал тогда этот голос. Будем о всем этом радоваться вместе с мучеником, будем прославлять Бога, совершившего такие чудеса, будем подражать терпению подобного нам раба, возблагодарим Владыку за Его благодать, примем в сказанном достаточное утешение в искушениях и, изумляясь могуществу создавшего нас Бога и Его попечению, будем представлять все, нужное от нас, а потребное от Него непременно последует. Хотя бы люди, хотя бы бесы, хотя бы сам диавол поражал нас, – ни в чем не успеют враждующие против нас, только бы мы оказывали собственную ревность и представляли все, что должно представлять от нас. Таким образом мы и здесь приобретем помощь Божию и в будущей жизни получим великую славу и спасение, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, честь и держава, во веки веков. Аминь.


[1]Произнесено в Антиохии после похвального слова св. Евстафию,в день памяти св. Романа – 18 ноября.