Вопрос на тему «Взаимоотношения»
Из книги — Лапкин И.Т. «...открытым оком», том 2
Вопрос 785:
Скажите, если рассказать вам о своих недостатках в интимной беседе, письме, то у вас изменится отношение к человеку после этого? И вы никогда не станете упоминать при людях об этих недостатках?
Ответ И.Т. Лапкина:
Исповедь тайная – занятие весьма опасное для тех, кто принимает ее, и может стоить исповедующему самой его жизни. Двенадцать лет я сотрудничаю в местной тюрьме г. Барнаула, СИЗО-17/1. Заключенные не раз порывались в частной беседе сказать тайное о себе. Я всегда предвосхищал эту попытку и не раз повторял: «Ни под каким видом и ни о чем». Этот уголовник не раз уже трепал свой язык «втайне» то одному, то другому, и вдруг после исповеди о его «победах» станет известно начальству, и он не припомнит ни одной своей ночной беседы на верхней шконке с таким же полосатым «ангелом», но всем разнесет: «Поп заложил меня». Что за этим воспоследствует, вы можете уже не узнать. В моей жизни встречались на свободе подобные случаи, когда священников обвиняют в раскрытии тайны исповеди. Хорошо знакомый мне парень работает в кочегарке Покровского собора, упивается в стельку, его за руки и за ноги кочегары вытаскивают и волокут домой. Через несколько дней этот «стахановец» идет на исповедь к настоятелю, еще через день одна из прихожанок, видевшая его, влачимого, упрекает кочегара этого: какой же ты верующий, если так ухлестался. Его реакция совершенно неожиданная: это Войтович раскрыл тайну исповеди, растрепался. Когда мне пытаются говорить что-то, добавляя: «только чтобы никто об этом не знал», я поднимаю перед лицом руки ладонями вперед: не надо, умолкни, иначе завтра же будем врагами. О своих похождениях писать в письмах, рассказывать встречному-поперечному какая же нужда? Если ты не удержал тайну в самом себе, то как можешь требовать того от другого? Если же человек не требует сохранения тайны, а отдает ее в мою власть, то я, ежедневно молящийся Богу, бодрствующий над своим языком, неужели не знаю что сказать?
Открою вам небольшой отрывок из письма из Енисейска от о.Геннадия Фаста от 22 мая 2000 г. Я увидел безумие канонизаторов, что они предвосхищают Суд Божий, провозглашают святым, т.е. показывают на 100% уверенность что человек находится в раю. И это явление сейчас идет обвально по России. Я резко выразил несогласие с тем, что пишут об иеромонахе Григории (Яковлеве), не зная его жизни. О. Геннадий пишет мне: «Вы пишете, Игнатий, что издали стихотворение «Обида», посвященное Гене Яковлеву. Я это стихотворение еще не читал, так как Ваших книг у меня пока нет. Но в связи с названием расскажу одну вещь, о которой мне известно из уст Гены Яковлева. Во-первых, как его друг и духовник, могу засвидетельствовать, что всегда и до конца своей жизни он любил Вас, и относился к Вам благоговейно. И я уверен, Игнатий, что Вы это знаете. Только мелочность могла бы не позволить это увидеть сквозь его необузданный характер. Я уверен – Вы не мелочны! Поэтому и не растравляйте себя мыслями об о. Григории, якобы, он к Вам относился плохо, «сверхнеблагодарно», и «поносил заочно». Да, язык его был необуздан. Но ведь и Вы навряд ли говорили о нем только хорошее! Но везде, где жил о. Григорий (а я прошелся по его стопам в Анжерске, Енисейске, Иркутске, Туре), где появлялся после него – там уже знали люди о таких чудных подвижниках, как Игнатий Лапкин, о.Александр Пивоваров. Говорил он и о Вас о.Иоаким. Так что Вы даже и не знаете, сколько людей через него знают о Вас. Ну, а за необузданность языка, за несогласие его с Вами по некоторым вопросам – хотите, так судите его. Но он говорил о Вас доброе, и даже весьма возвышенное. Ну а теперь об обиде. Да, Игнатий, он был очень обижен на Вас. Сам он считал, что не может общаться с Вами из-за этого. Может быть еще из-за Ваших обличений – не знаю, это на его совести, но думаю, что нет. Я никогда не замечал, что он уходил от людей, которые его обличают. Нет, к таковым он тянулся, а вот безразличия терпеть не мог, но его с Вашей стороны никогда и не было. Обида же его была вот в чем. Он открывал Вам, Игнатий, свои грехи. Да, Вы не священник, и потому формально не связаны тайной исповеди, но морально, пожалуй, да. По крайней мере, он так думал. Вы же устроили публичную разборку его грехов. Это, а не Ваше обличение сломило его в отношении к Вам. Через это он переступить не мог. И оставаясь во всем Вашим учеником и последователем (сам он говорил, что является наиболее последовательным человеком в следовании обозначенному Вами пути и, думаю, был в этом прав), более общаться с Вами не стал. Люди, близкие к Вам и сейчас, по крайней мере многие, не так последовательно следуют Вам, как это делал до самого конца о. Григорий. И из всех, близко общавшихся с Вами, он осуждал Вас, пожалуй, менее всех, оправдывал Вас в том, в чем другие Вас оправдывать не могут».
Вот это я называю гнилыми подпорками под неправду. Если я делал разборку его грехов принародно, то хотя бы одного свидетеля можно найти? Не всем же головы поотрезали кришнаиты? И если бы такой свидетель (лжесвидетель) нашелся всё-таки, то мог бы он припомнить не всю жизнь Гены Яковлева, которую я якобы разбирал, но хотя бы один его грех, о котором я говорил публично? Конечно, никто и никогда этого не подтвердит, потому что этого не было. Да никаких и грехов тайных его я и не знал. Всё это самая настоящая фантазия. Да, Гена много рассказывал о своей комсомольской работе и о диких оргиях, какие они устраивали там в верхах на Украине, так что он первые годы опасался, что его могут за это арестовать. Ни о каких подробностях их кутежей я и не слышал. Просто он рассказывал об этом, и не то смеялся, не то сокрушался, но крутил головой и кривился.
Все отступники прибегают ко лжи. У нас готовилась принять крещение одна Фотина, но благодаря своему исключительно строптивому характеру отошла от нас, сбежала с истерикой и скандалом. Приехав в Барнаул, она встретилась с Приходько Наташей и Морозовой Мариной и порассказала им, что творится в Потеряевке, что о. Иоаким открывает тайну исповеди; и настолько она говорила убедительно, с таким пафосом и сокрушением, что они ей поверили, и хотя готовились принять крещение, решили больше в Потеряевку не ездить, потому что эта Серегина Светлана была им близко знакома, и они не могли ей не поверить. Но потом всё же рассудили между собой, и решили на прощание съездить, увидеть всё своими глазами. Конечно, ничего и нигде, и никогда не подтвердилось, они обе приняли святое крещение и стали членами Крестовоздвиженской общины. Позже они встретили свою «наставницу» и спросили ее: «Зачем же ты так оболгала батюшку и Игнатия Тихоновича?», и она сказала: «Я это сделала специально, чтобы отбить вас от них».
И вас я прошу ничего не открывать тайного о себе, если оно действительно тайное и никому не известное – не пожалеете. Конечно, отношение к человеку, когда он открывает о себе дотоле не ведомое и даже страшное, меняется. Настораживает, но проходит длительное время, и если это из его биографии не повторяется, напряжение в отношениях спадает. К бывшим заключенным за не богоугодные дела отношение у меня всегда настороженное.