Вопрос на тему «Церковь»
Из книги — Лапкин И.Т. «...открытым оком», том 16
Вопрос 3075:
Правда ли, что если на исповеди человек сознавался в политической неблагонадёжности, то священники обязаны были доложить властям о нём?
Ответ И.Т. Лапкина:
К величайшему стыду и позору для церкви – это так. И официально было узаконено русским антихристом Петром 1. А вот если бы не было частной исповеди, то и Пётр не посягнул бы на это богохульство. Церковь потеряла доверие к самому святому - к исповеди. И в этом нет покаяния ни у МП, ни у РПЦз. Забайкальский миссионер пишет о Читинской тюрьме до революции ещё о таком случае, каких же, конечно, было больше.
Архимандрит Спиридон. Из жур.«Христианская мысль», 1917г.
«Вовремя моей духовной беседы из толпы арестантов вдруг я слышу: «Хорошо вам, сытому, одетому в енотовую шубу, разводить нам мораль; вы бы обратились к начальству нашему, чтобы оно хоть кормило нас лучше». Я, не обращая внимания, продолжаю свою беседу. Только кончил, как слышу, арестанты окружили этого бедного арестанта и уже поднимают кулаки на него. «Что вы, друзья, делаете?» – крикнул я. «Как он смел оскорбить вас, батюшка», – раздались голоса. «Дорогие мои, если бы он мне сказал какое-нибудь оскорбление, ведь он только на днях пришёл в тюрьму нашу, меня мало знает, а быть может, приходилось ему в жизни сталкиваться со священниками». – «За них-то я вот и осуждён на каторгу», – со слезами ответил арестант, который корил меня во время моей духовной беседы. Я подошёл к этому арестанту и при всех поцеловал его и поблагодарил его за прямолинейность. Видя мой поступок к оскорбившему меня, по их понятию, арестанты были совершенно обезоружены против него, а на меня смотрели как на дурака. Арестанты разошлись по своим палатам, а я отправился домой. Этим арестантом я заинтересовался. На следующий день я приезжаю в тюрьму и хотел видеть его, но его не было ни на моих духовно-нравственных беседах, ни в этот вечер на всенощной. Уже через три недели я случайно встретился с ним во дворе тюрьмы. Я его остановил: «Как, друг мой, поживаешь?» «Ничего, хорошо», – нехотя ответил арестант. «Мне хотелось бы с тобой поговорить и вообще по душе побеседовать». «Да и мне, батюшка, хотелось поговорить с вами, да как-то стесняюсь». Мы условились с ним встретиться в церкви. Наступил день праздничный, отслужил я им обедню, позвал арестанта того в алтарь, и когда все вышли, мы приступили к взаимной беседе.
«Скажи мне, друг, за что ты обвинён?» «Ах, батюшка. Тяжело мне даже об этом говорить, – начал арестант. – Я был учителем. Воспитание получил православно-христианское. От пелёнок был религиозным. Начал я увлекаться социалистическими идеями. Познакомился я с некоторыми немецкими социалистами. Нужно сознаться, что социализму настоящему чего-то не доставало существенного. В нём не было христианской души, если позволите так выразиться. Меня крайне поражало то, что он, этот современный социализм, имел притязание заменить собой христианство. Это меня как-то отчасти удерживало от него. Вы знаете, все вожди и глашатаи социализма, они страшные враги христианства. Когда я ездил в Германию и некоторое время жил там, я вынес очень горький осадок относительно нашего русского государственного и церковного строя. На Страстной неделе Великого поста я пришёл в церковь и пожелал в великую пятницу исповедоваться и причаститься святых Таин. У нас было два священника. Я подошёл к протоиерею, ничего не подозревая, начал ему исповедоваться. Во время исповеди я ему сказал, что я не верю в святость Александра Невского, Владимира святого, царевича Дмитрия, Бориса и Глеба – последние пали от острия меча из-за политических целей. Два первые свою святость не оправдали своею жизнью. «Не верить в их святость – верх безбожия», – ответил мне протоиерей. «Да, батюшка, я не верю им, не верю им ещё и потому, что от них исходит война и насилие».Он разрешил меня от моих грехов, в субботу великую причастил меня. А на третий день по его доносу меня арестовали, судили, лишили всех прав, состояния и как политического ссылают на каторгу. Вы знаете, батюшка, я после суда отрёкся от церкви и от всего христианства». Арестант прослезился. «Мне было жаль, очень жаль христианства, но такого христианства, где священнослужители через исповедь кающихся лишают всех прав и состояния последних, я его проклинаю и не хочу о нём и думать. Что же это такое? Во что священнослужители превратили таинство церкви Христовой?! Неужели Христос установил таинство покаяния для того, чтобы им ограждать царей, королей и предавать ужасным страданиям и тюремной, каторжной жизни людей, которые в этом таинстве желают найти себе очищение грехов и помириться с Богом? Ах, Боже мой, страшно подумать! Что же это за христианство, которое обслуживает всех самых злейших бесчеловечнейших насильников мира сего и их опричников? Теперь я не могу, не могу, мой милый батюшка, ходить в церковь и слышать только одно: «благочестивый самодержец», «святейший синод», «христолюбивое воинство», «покорите под ноги его всяка врага и супостата» и т.д., для меня лучше бы дохлая собака в алтаре была, чем я слышу эту боготворящую низость». Арестант замолчал. Ему было тяжело. Затем он вздохнул и опять начал говорить: «Я ведь себя не считаю анархистом, пусть власть была бы, пусть начальство существовало бы, я против этого ровным счётом ничего не имею. Но зачем, зачем низводят Христа на степень жалкого служки, Который обязан обслуживать этих насильников, кровопийц и тиранов человеческой жизни.
Архиереи, им только давай деньги, награждай орденами, дай им власть и тогда говори: прощай христианство, идеалистическая утопия – недомыслие и невежество галилейских рыбаков! Я вот как-то совестью мучаюсь, что отрёкся от христианства». «Сын мой милый, не надо малодушничать, предайся терпению, вспомни Христа: Он не проклинал мир, который Его распял, а молился за него, наши проклятья людей есть признак нашей беспомощности и крайней ограниченности нашей силы по отношению друг к другу. Христос мог бы одной Своею мыслью уничтожить не только своих врагов, но и весь мир превратить в совершенное небытие. И что же? Он молился за Своих врагов и не противился злом злу. Вот в чём заключается непобедимая сила!» «Да, я сознаю это, но у меня душа-то очень измята, вся изуродована, хотя я сознаю свою вину перед Христом». «Поэтому, мой друг, вы страдаете не за свои политические тенденции, а за свою веру в таинство покаяния! Отсюда, мой друг, вы страдаете за свою свободу религиозную, дарованную нам с тобой Самим Христом». «Неужели я косвенно страдаю за Христа?» «Да, друг мой, страдаете за Него». Арестант опустил голову и мне было радостно видеть, как слеза за слезой скатилась с его очей и падала вниз «Мне что-то становится легко и светло на душе. Неужели вправду я страдаю за религию?» «Да, мой друг, ты страдаешь за неё». Через дней пять после нашего разговора арестант сам встретил меня и показал мне своё письмо, адресованное тому самому протоиерею – своему врагу и верному стражу государственных интересов. Письмо было по содержанию очень нравственное. В нём арестант убедительнейшим образом благодарил отца протоиерея за его любовь к арестанту. Я прочёл это письмо, оно поразительно было сильно. Арестант вручил мне его, чтобы я послал по назначению. Ровно через неделю арестант этот пожелал исповедаться и причаститься святых Таин. Мне после этого было очень радостно на душе, когда я увидел, что лицо этого арестанта со дня на день становится светлее и светлее. Ни одной беседы, ни одной проповеди он уже не пропускал. Каждый праздник находился в церкви. Кроме сего, он стал упражняться кроме церковной, в частной своей молитве. Помню, что Великим постом он три раза причащался. Стал очень мало говорить. Я ему купил русское Евангелие, он почему-то читал больше всего прощальную речь Христа. Многие арестанты почувствовали к нему какое-то особое уважение. Как-то он обратился ко мне и спросил у меня: как я понимаю Толстого? Я ответил ему: если бы мир так понимал святое Евангелие, то он наполовину бы был христианским. Арестант улыбнулся и, ничего мне на это не возражая, поклонился и пошёл обедать».
Пс.51:3 – «Что хвалишься злодейством, сильный? милость Божия всегда со мною».
Пс.63:7 – «Изыскивают неправду, делают расследование за расследованием даже до внутренней жизни человека и до глубины сердца».
Еккл.10:20 – «Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово [твоё], и крылатая - пересказать речь [твою]».
Сир.20:8-9 – «Ни другу ни недругу не рассказывай и, если это тебе не грех, не открывай; ибо он выслушает тебя, и будет остерегаться тебя, и по времени возненавидит тебя».
Вам без меня, поверьте, будет скучно,
Закисните в старообрядчестве и в ряске,
Никто вас обличать не будет, мучить,
Легко в беспечности засохнуть и захряснуть.
Жизнь не стоит на месте, вдруг подкинет
Вопросов немудрёных и премудрых;
У вас нет Библии, а кондаки, прокимны
Не высветят, где интерес был шкурный.
Как прежде руки к вам не протяну,
Не заложу ответ, как ногу в стремя.
А ныне дай звонок в мою страну,
Мне за ответ не начисляли премий.
Мой белый лист на кромке у стола
У телефона сутками дежурит,
На рассмотрение несут свои дела,
В них крохи мудрости, а больше - горы дури.
Кому я более всего надоедал?
Епископам, священникам, монахам.
Я с вами в книгах, не удалился вдаль,
Раскройте без предвзятости и страха.
Настройтесь на посмертную волну,
Что вы оставите, за что не будет стыдно,
За что не проклянет вас ваш же внук,
И не потащат на эшафот, на дыбу.
Воспользуйтесь же мной, пока я жив, –
Храмина разрушается так быстро;
У вас коттеджи, джипы, гаражи,
Но катастрофа рядом, словно выстрел.
«О, ваша честь!» – бесчестных судей клан
Под благочиние с епископ все косят;
Кто обличит церковный их бедлам
И возжелает оживить все кости?
За сотни лет весенние ветра
Впервые потревожили болото.
Меня теряете, не ощутив утрат.
Я ратовал о душах и о плоти.
31.03.06 ИгЛа